В великих писателях меня интересует прежде всего не их творчество, а личная жизнь: через нее легче смотреть потом на литературные произведения, созданные авторами. По-другому читается "Преступление и наказание", когда знаешь, что в ванную к Достоевскому частенько приводили малолетних проституток и что он был страстный фут-фетишист. Или что Маяковский жил с Лилей и Осипом Бриками, и когда они занимались любовью, он на полу в это время… тоже любил себя, скажем так. А сегодня как раз день рождения Льва Николаевича, так почему бы не поговорить об этой "глыбе литературы"?
Может вы не знаете, но Лёва Толстой начал вести дневники (старинный аналог ЖЖ — пояснение для тупых ) с пяти лет. И записывал туда всё, что с ним происходило. Оттуда мы узнали, что впервые к женщине (проститутке) его привели старшие братья, когда Толстому не было и 18 лет. После этого Толстой заперся в комнате и всю ночь проплакал. Вообще, в молодости он был жутко некрасивым, оттого стеснительным и застенчивым.

Когда он жил в Казани у тетки, та, по его словам, мечтала лишь об одном — чтобы Левушка завел связь с какой-нибудь замужней дамочкой, а то как-то неудобно: молодой парень и живет монахом. Левушка ее желание выполнил. Женщин у него было немерено. Особенно после того, как он стал офицером. Ежедневные кутежи, пьянки, неразборчивые связи даже заставляли его несколько раз лечиться от "французского насморка".
Кстати, не утратил он любвеобильности и до старости. Чехов вспоминает, что однажды он праздновал с друзьями премьеру какой-то постановки и неожиданно в дверь позвонили. Время было позднее, прислугу Антон Павлович отпустил, поэтому открыл дверь сам. Открыл и обомлел: на пороге стоял сам Толстой! (до этого они знакомы не были).
— Вы Чехов? — спросил Толстой.
Антон Павлович так растерялся, что ничего не мог ответить, лишь лепетал и мямлил. Неожиданно Толстой воскликнул, услышав женский смех и шум из гостиной:
— Да у вас там девочки! — и, отодвинув Чехова, резво забежал в дом.

Женился он довольно поздно — в 34 года. Софье было 18. Толстой попросил ее руки, но прежде чем та оветила согласием или отказом, дал прочитать свои дневники. Софья прочла, рыдала несколько дней (представляете, что там было?) и сказала "да". В браке они прожили 50 лет.

Как мы уже упоминали, Толстой был очень охоч до женского тела. Своей жене он не давал прохода до глубокой старости. Софья родила ему 13 детей, а потом уже просто физичски не могла удовлетворять все капризы графа. Поэтому ему приходилось пользоваться дворовыми девками. Оттого в Ясной Поляне бегало около 250 незаконорожденных отпрысков Льва Николаевича. Для которых, кстати, он на собственные средства построил в имении школу и сам преподавал там.

В старости он стал просто невыносим. Постоянно всех учил, как жить, морализаторствовал. Говорил, что все блядуют, никто не соблюдает христианких заповедей. Дети его возмущались: — Ну, батя, совсем! Сам погулял в молодости, а теперь нас нравственности учит! Кстати, давно замечено: те, кто в молодсти блядует по-черному, те в старости поборники нравственности. Так и передайте бабкам, сидящим у вашего подъезда.

Софья во всем помогала Толстому, особенно в его литературном творчестве. Она переписывала его черновые записи набело и если у него снова были какие-то правки — опять переписывала. Одну только "Войну и мир", говорят, она переписала 12 раз!

А вот здесь редкие кадры кинохроники с Толстым.

Я буду искренне рад, если этот пост заставит вас снять с пыльной полки томик Толстого и перечитать его произведения.

У создателя "Войны и мира", "Анны Карениной", "Воскресения" и других великих произведений была лишь одна супруга, с которой он прожил почти полвека - до самой своей смерти. Однако до женитьбы (а порой и после) у классика случались весьма бурные отношения с представительницами прекрасного пола. В связи со 185-летием со дня рождения Льва Толстого (появился на свет 9 сентября 1828 года) "Донбасс" решил рассказать о самых интересных женщинах в его жизни.

Всё началось с горничной

Знаменитый русский писатель и мыслитель, публицист, участник обороны Севастополя, просветитель, основатель нового религиозно-нравственного учения (толстовства). Граф, в конце концов! Это то, что известно, что проходят в школе. А вот что Лев Николаевич был ещё и редким бабником (в чём сам не раз признавался) - особо не афишируется. Между тем, из песни-жизни слов не выбросишь. Да и как можно, если сам же Толстой в своих дневниках плотские радости-горести описывал весьма подробно. Не сам процесс, конечно, но - душевные метания.

Рано лишённый материнской нежности (мама Толстого, княгиня Мария Волконская, умерла от горячки, когда сыну было полтора года), Лев искал её в других. Вот только чувственное влечение очень быстро накрыло его с головой.

"Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал, когда мне было 13 или 14 лет, - пишет он в дневнике 29.11.1851. - Но мне не хочется верить, чтобы это была любовь, потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико). Притом же от 13 до 15 лет - время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту пору действует с необыкновенною силою".

Десятилетия спустя, когда Лев Николаевич создавал "Воскресение", жена упрекнула его за главу, в которой он описывал обольщение Катюши. "Ты уже старик! Как тебе не стыдно писать такие гадости?!" - возмущалась Софья Андреевна. Толстой же пояснял присутствовавшей при этом дочери московского профессора фармакологии, преподавательнице, подруге дома Марии Шмидт: "Вот она нападает на меня, а когда меня братья в первый раз привели в публичный дом и я совершил этот акт, я потом стоял у кровати этой женщины и плакал!". Да, было и такое…

В том числе было и то, чего писатель даже дневнику доверить не мог. Попав в 19 лет в больницу, он делает такую запись в нём: "Вот уже шесть дней, как я поступил в клинику, и вот шесть дней, как я почти доволен собой... Главная же польза состоит в том, что я ясно усмотрел, что беспорядочная жизнь... есть не что иное, как следствие раннего разврата души". Лечил, как понимаете, явно не насморк.

"Вчерашний день прошёл довольно хорошо, исполнил почти всё; недоволен одним только: не могу преодолеть сладострастия, тем более, что страсть эта слилась у меня с привычкою". "Сладострастие сильно начинает разыгрываться - надо быть осторожным". "Я чувствовал себя нынче лучше, но морально слаб, и похоть сильная". "Мне необходимо иметь женщину. Сладострастие не даёт мне минуты покоя". "Девки сбили меня с толку!". "Весна сильно действует на меня. Каждая голая женская нога, кажется, принадлежит красавице". Как вам такой набор признаний-бичеваний, сделанных Толстым с 24 до 26 лет? А вот чуть более позднее: "Это уже не темперамент, а привычка разврата". "Шлялся по саду со смутной, сладострастной надеждой поймать кого-то в кусту".

Тянуло к светским дамам и крестьянкам

Вместе с тем, были и "любви". Впервые Лев, который никогда не был красавцем, но обладал приличными деньгами, хорошо подвешенным языком и тем, что теперь называют мудрёным словом "харизма", серьёзно "запал" в 22 года. То была Зина Молоствова, лучшая подруга его сестры Маши. И… невеста другого. Они много общались, перетанцевали немало мазурок. "Я ни слова не сказал ей о любви, но я так уверен, что она знает мои чувства..." - напишет о той страсти Толстой.

В Петербурге Лев Николаевич "сох" по Александре (в девичестве - Дьяковой), сестре своего друга, которая была замужем за Оболенским. "Положительно женщина, более всех других прельщающая меня…

Держит меня на ниточке, и я благодарен ей за то. Однако по вечерам я страстно влюблён в неё и возвращаюсь домой полон чем-то, счастьем или грустью, - не знаю" - такие вот разброд и шатание.

Граф умудрился даже воспылать страстью к 20-летней Валерии Арсеньевой, дочери дворянина, опекуном которой он стал. Вот записи, сделанные в Ясной Поляне летом 1856 года: "25 июля. В первый раз застал её без платьев. Она в десять раз лучше, главное, естественна... 31 июля. В., кажется, просто глупа. 10 августа. Мы с В. говорили о женитьбе, она не глупа и необыкновенно добра". Впрочем, дальше разговоров о женитьбе дело не пошло. А вот с замужней пышногрудой крестьянкой Аксиньей Базыкиной (её благоверный промышлял извозом и дома бывал редко) у Толстого была нешуточная связь. Из дневника: "Видел мельком Аксинью. Очень хороша. ...Я влюблён, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь". И ещё: "Мне даже страшно становится, как она мне близка... Её нигде нет - искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене".

Хватало и светских дам, заставлявших трепетать сердце Толстого. "Тютчева (дочь знаменитого поэта. - Прим. А.П.), Свербеева, Щербатова, Чичерина, Олсуфьева, Ребиндер - я во всех был влюблён", - записал он. А это уже - о княгине Екатерине Львовой: "Она мне очень нравится, и, кажется, я дурак, что не попробую жениться на ней... Был у Львовых, и как вспомню этот визит - вою. Я решился было, что это последняя попытка женитьбы, но и то ребячество".

А пока будущего гения так штормило, подросла та, которая стала его единственной женой.

Любовь, похожая на... ад

Испытывать терпение Сони Лев начал ещё до венчания. Чтобы вступить в брак с чистой совестью, дал невесте прочесть свои дневники (кстати, подобным образом поступил и его лирический двойник из романа "Анна Каренина" Константин Левин, отдавший - "не без внутренней борьбы" - своей жене Кити дневник с записями о холостяцкой жизни). Для девушки, воспитанной в строгих нравах той эпохи, это стало шоком. Впрочем, проверку на прочность она выдержала. Хотя под венец в кремлёвской церкви Рождества Богородицы шла, по словам очевидцев, в слезах.

Плакать ей с Толстым пришлось много. Искушённый в половых страстях муж натолкнулся на прохладность, а то и брезгливость новоявленной супруги в интимных вопросах. "Так противны все физические проявления!" - запишет она в своём дневнике вскоре после свадьбы. А спустя полгода: "Лёва всё больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно; у меня - никакой, напротив".

А тут ещё Аксинья... Та самая крестьянка, с которой у Льва Николаевича много чего было, приходила в господский дом, чтобы мыть полы. И, возможно, не только за этим... Соня дико ревновала. Но ещё сильнее - любила, признаваясь: "Для меня всё мертво без тебя".

Потом начались роды. Снова. И снова... И снова... Тринадцать детей подарила Софья Андреевна мужу. Пятеро умерли в детстве. На ней были усадьба, хозяйство, малыши. Она помогала мужу в писательских трудах, переписывая набело его неразборчивые рукописи. В том числе четыре тома "Войны и мира". "Жена у Вас идеальная! Чего хотите прибавьте в этот идеал, сахару, уксусу, соли, горчицы, перцу, амбре - всё только испортишь", - говорил Толстому поэт Афанасий Фет. Вот только сам Лев Николаевич всё более и более утверждался во мнении, что ему достался вовсе не идеал. Как, собственно, и сама жизнь, поиски высшего смысла которой разъедали душу Толстого.

И начались метания! Он, ранее одержимый похотью, вдруг пришёл к мысли, что жена должна быть больше другом, чем, собственно, Женщиной. Предложил семье часть дохода отдавать на бедных и школы, а образ жизни значительно упростить. Отлучённый от церкви за лжеучение и даже в эту тяжкую годину поддерживаемый Софьей Андреевной, всё глубже уходил в себя, видя истинную красоту в странничестве, юродстве.

Многие впоследствии обвинят супругу Толстого в том, что она изводила гения скандалами, припадками, постоянной слежкой за ним ("И днём, и ночью все мои движенья, слова должны быть известны ей и быть под её контролем", - жаловался он). Мол, именно потому в ночь на 28 октября 1910 года 82-летний старик бежал из Ясной Поляны, был продут в поезде, получил воспаление лёгких и умер на маленькой станции Астапово. Немногие примут во внимание, что писатель отправил жене письмо: "Не думай, что я уехал, потому что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от всей души, но не могу поступить иначе чем поступаю". И что сам он во многом виноват в том, что жизнь с любящим человеком превратилась в ад.

Софья Александровна пережила мужа на девять лет. Она завершила издание собрания его сочинений, подготовила к печати сборник писем Льва Николаевича.

"Вино её прелести"

Софья Берс была средней дочерью врача Московской дворцовой конторы. Толстой, который периодически гостил на даче у родителей будущей супруги в Покров-ском-Стрешневе, знал её ещё ребёнком. Когда ему было 34, он влюбился в неё, 18-летнюю, хотя все почему-то считали, что выберет старшую сестру, Лизу.

Всё случилось в августе 1862-го, когда семейство Берс по пути в имение деда в Ивицы остановилось в Ясной Поляне. На пикнике расшалившаяся Соня взобралась на стог и пела, а вечером премило беседовала со Львом Николаевичем на балконе. На прощание он сказал: "Какая Вы ясная, простая!"

Выдержав в разлуке лишь несколько дней, он поехал за Берсами в Ивицы. И был бал, и Софья порхала в потрясающем платье с лиловыми бантами. Толстой писал, что "вино её прелести ударило ему в голову". Те свои чувства он практически один в один передал в "Войне и мире", в эпизоде, когда князь Андрей Болконский танцует с Наташей Ростовой и влюбляется в неё. Кстати, внешне Наташа словно списана с Сони той поры: худенькая, большеротая, не очень красивая, но неотразимая в радужном сиянии юности.

В своих чувствах Лев признался Софье уже в Москве. Она сказала "Да!" Спустя всего месяц после того, как Толстой "рассмотрел" её в Ясной Поляне, сыграли свадьбу.

100 лет прошло со времени ухода Льва Николаевича Толстого из родного дома и его смерти.
Вчера посмотрел фильм «Последнее воскресенье» о последнем годе жизни Толстого в Ясной Поляне. Сценарий фильма написан Майклом Хоффманом (он же режиссёр фильма) по мотивам романа Джея Парини «The Last Station», основанного на дневниках самого Толстого, членов его семьи и близких друзей.
В фильме показан самый драматичный период жизни Льва Николаевича Толстого.

Что же заставило великого писателя сбежать из своего поместья Ясная Поляна от жены и детей, закончив жизнь в доме начальника железнодорожной станции Астапово?

В прошлом году, когда я был в Париже, то с удивлением обнаружил, что ещё сохраняется интерес к любовной драме Софьи Андреевны Берс и Льва Николаевича Толстого. Об этом до сих пор пишут в журналах.

Немецкий фильм «Последнее воскресенье» о Льве Толстом я смотрел в кинотеатре «Родина» в почти пустом зале. Молодёжь ломилась на японский мультик.
Хелен Миррен в роли Софьи Андреевны показалась мне более убедительной, нежели Кристофер Пламмер в роли Льва Толстого.
Конечно, заграничные фильмы о Толстом столь же далеки от реальности, как и наши фильмы про индейцев. Я прочувствовал это, когда участвовал в съёмках фильма «Анна Каренина» с Софи Марсо и Шоном Бином в главных ролях.

Жаль, что иностранцы снимают фильмы про великих русских людей, а у нас на это денег сейчас не находится.
О трагическом уходе Льва Толстого хотел снять фильм Андрей Тарковский. А снял Сергей Герасимов, в котором сам режиссёр и сыграл главную роль.

Конец жизни Толстого - это настоящая трагедия. Его единомышленник Чертков и его жена Софья Андреевна дрались из-за любви к Толстому, а фактически за его наследие.

Толстой хотел, но признавался, что не в силах любить всё человечество.
Он любил жену. Но и её любовь в конце жизни вынести не мог.

Наиболее достоверным источником я считаю книгу Тихона Полнера «Лев Толстой и его жена». А также книгу пианиста Александра Гольденвейзера, поскольку он был непосредственным свидетелем происходившей в Ясной Поляне драмы.

Лев Толстой познакомился со своей будущей женой Соней Берс, когда ей было семнадцать, а ему тридцать четыре года. Вместе они прожили 48 лет, родили 13 детей. Софья Андреевна была не только женой, но и верным преданным другом, помощницей во всех делах, в том числе и литературных.
Первые двадцать лет они были счастливы. Однако потом часто ссорились, в основном из-за убеждений и образа жизни, которые Толстой определил для себя.

Лев Толстой был человеком влюбчивым. Ещё до женитьбы у него случались многочисленные связи блудного свойства. Сходился он и с женской прислугой в доме, и с крестьянками из подвластных деревень, и с цыганками. Даже горничную его тётушки, невинную крестьянскую девушку Глашу, соблазнил. Когда девушка забеременела, хозяйка её выгнала, а родственники не захотели принять. И, наверное, Глаша бы погибла, если бы её не взяла к себе сестра Толстого. (Возможно, именно этот случай лёг в основу романа «Воскресенье»).

Толстой после этого дал себе обещание: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать».
Но преодолеть искушение плоти он не мог. Однако после сексуальных утех всегда возникало чувство вины и горечь раскаяния.

Особенно долгой и сильной была связь Льва Николаевича с крестьянкой Аксиньей Базыкиной. Отношения их продолжались три года, хотя Аксинья была женщиной замужней. Толстой описал это в повести «Дьявол». В юности, читая повесть «Дьявол», я был поражён искренностью рассказчика, и обещал себе не повторять его ошибок.

Когда Лев Николаевич сватался к своей будущей жене Софье Берс, он ещё сохранял связь с Аксиньей, которая забеременела.
Перед женитьбой Толстой дал прочитать невесте свои дневники, в которых откровенно описывал все свои любовные увлечения, чем вызвал у неискушённой девушки шок. Она помнила об этом всю жизнь.

Восемнадцатилетняя жена Соня в интимных отношениях была неопытна и холодна, чем огорчала своего опытного тридцатичетырёхлетнего мужа. Во время брачной ночи ему даже показалось, что он обнимает не жену, а фарфоровую куклу.

Со школьной скамьи нам внушают, будто классики отечественной литературы были чуть ли не ангелами. Лев Толстой не был ангелом. Он изменял жене даже во время её беременности.
Оправдывая себя устами Стивы в романе «Анна Каренина», Лев Толстой признаётся: «Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полон жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал её. А тут вдруг подвернётся любовь, и ты пропал, пропал!»

В конце 1899 года Толстой писал в дневнике: «Главная причина семейных несчастий – та, что люди воспитаны в мысли, что брак даёт счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература; но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворённое половое желание».

Непосредственный свидетель Александр Гольденвейзер писал: «С годами Толстой всё чаще и чаще высказывает свои мнения о женщинах. Мнения эти ужасны».

– Уж если нужно сравнение, то брак следует сравнивать с похоронами, а не с именинами, – говорил Лев Толстой. – Человек шёл один – ему привязали за плечи пять пудов, а он радуется. Что тут и говорить, что если я иду один, то мне свободно, а если мою ногу свяжут с ногою бабы, то она будет тащиться за мной и мешать мне.
– Зачем же ты женился? – спросила графиня.
– А не знал тогда этого.
– Ты, значит, постоянно меняешь свои убеждения.
– Сходятся два чужих между собою человека, и они на всю жизнь остаются чужими. … Конечно, кто хочет жениться, пусть женится. Может быть, ему удастся устроить свою жизнь хорошо. Но пусть только он смотрит на этот шаг, как на падение, и всю заботу приложит лишь к тому, чтобы сделать совместное существование возможно счастливым».

Лично я считаю, что никто другой не смог бы выносить Льва Николаевича столь долго, как его жена Софья Андреевна. Прожить всю жизнь с таким человеком, это настоящий подвиг!
Когда жена не могла делить с мужем супружеское ложе, Толстой увлекался либо очередной горничной, либо кухаркой, или посылал в деревню за солдаткой.

За 48 лет супружеской жизни Софья Андреевна родила тринадцать детей, пятеро из них умерли. В сорок четыре года Софья Андреевна родила своего последнего ребёнка, который через шесть лет умер.
Вынести она этого не смогла. Ей казалось, что муж разлюбил её. И она влюбилась. Объектом её страсти стал друг семьи композитор Александр Сергеевич Танеев. Ей было 52 года!

Все догадывались о влюблённости Софьи Андреевны, кроме самого Танеева. Любовниками они так и не стали.
В дневнике Софья Андреевна писала: «Знаю я это именно болезненное чувство, когда от любви не освещается, а меркнет божий мир, когда это дурно, нельзя – а изменить нет сил».
Перед смертью она сказала дочери Татьяне: «Любила я одного твоего отца».

Софья Андреевна боялась остаться в памяти потомков не достойной своего гениального мужа. И потому старалась вычёркивать из дневников Толстого все нелестные упоминания о ней.
Зная, что жена Софья Андреевна читает его дневники, Толстой завёл «тайный» дневник, а потом «дневник для одного себя», который хранил в банковском сейфе.

В конце жизни Толстой пережил крах. Рухнули его представления о семейном счастье. Лев Толстой не смог изменить жизнь своей семьи сообразно со своими взглядами.
«Крейцерову сонату», «Семейное счастье» и «Анну Каренину» Лев Николаевич писал на основе опыта своей семейной жизни.

В соответствии со своим учением, Толстой старался избавиться от привязанности к близким, пытался быть ровным доброжелательным ко всем.
Софья Андреевна, напротив, сохраняла тёплое отношение к мужу, но учение Толстого ненавидела всеми силами души.

– Ты дождёшься, что тебя на верёвке поведут в тюрьму! – пугала Софья Андреевна.
– Этого мне только и надо, – невозмутимо отвечал Лев Николаевич.

Последние пятнадцать лет своей жизни Толстой думал о том, чтобы стать странником. Но он не решался оставить семью, ценность которой проповедовал в своей жизни и в творчестве.
Страстное желание бросить всё и стать странником Толстой выразил в последнем, не опубликованном при жизни рассказе, «Отец Сергий».

Под влиянием единомышленников Лев Толстой отказался от авторских прав на произведения, созданные им после 1891 года. В 1895 году Толстой сформулировал в дневнике свою волю на случай смерти. Он советовал наследникам отказаться от авторского права на его сочинения. "Сделаете это, - писал Толстой, - хорошо. Хорошо это будет и для вас; не сделаете - это ваше дело. Значит вы не готовы это сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжёлым для меня делом жизни".

Все свои права на имущество Толстой передал жене. Но ей этого было мало. Софья Андреевна хотела стать наследницей всего созданного её великим мужем. А это были большие деньги по тем временам. За монопольное право издания всех сочинений Толстого некоторые фирмы предлагали миллион золотых рублей!

В дневнике 10 октября 1902 года Софья Андреевна писала: "Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю и дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, - мы наградили бы богатые фирмы издательские... Я сказала Льву Николаевичу, что если он умрёт раньше меня, я не исполню его желания и не откажусь от прав на его сочинения".

Именно из-за этого и разгорелся семейный конфликт. Душевной близости и взаимопонимания между супругами уже не было. Интересы и ценности семьи были для Софьи Андреевны на первом месте. Она заботилась о материальном обеспечении своих детей.
А Толстой мечтал всё раздать и стать странником.
Непрекращающиеся конфликты угнетали Толстого и лишали психического равновесия его жену.

«В июне 1910 года двое приглашённых в Ясную врачей – психиатр профессор Россолимо и хороший врач Никитин, знавший Софью Андреевну давно, после двухдневных исследований и наблюдений, установили диагноз «дегенеративной двойной конституции: паранойяльной и истерической, с преобладанием первой».

«Начался ад. Несчастная женщина потеряла над собой всякую власть. Она подслушивала, подглядывала, старалась не выпускать мужа ни на минуту из виду, рылась в его бумагах, разыскивая завещание или записи о себе… Она каталась в истериках, стреляла, бегала с банкой опиума, угрожая каждую минуту покончить с собою, если тот или иной каприз её не будет исполнен немедленно…»

«Толстой думал о том, чтобы уйти из этого «дома сумасшедших», заражённых ненавистью и борьбою. Ему стало неудержимо хотеться умереть в спокойной обстановке, вдали от людей, «разменявших его на рубли».

В третьем часу ночи с 27 на 28 октября 1910 года Толстой проснулся, услышав как Софья Андреевна роется в его бумагах, видимо, разыскивая текст тайного завещания, в котором писатель отказывался от авторских прав на свои произведения.

Чаша терпения переполнилась. Толстой понял, что «для него настал момент спасать не себя, Льва Николаевича, а то человеческое достоинство и искру Божию, которые были в конец унижены его положением в Ясной Поляне».
Восьмидесятидвухлетний Лев Николаевич был вынужден ночью тайно бежать из собственного дома. Помогали ему в этом его дочь Александра и врач Маковицкий.

Софья Андреевна давно уже обещала мужу покончить с собой, если он уйдёт. Когда она узнала о бегстве Толстого, графиня не переставая плакала, била себя в грудь то тяжёлым пресс-папье, то молотком, колола себя ножами, ножницами, хотела выброситься в окно, бросалась в пруд.

Для Софьи Андреевны уход мужа это был позор. Своим уходом он растоптал 48 лет их совместной жизни, которые были наполнены её самопожертвованием ради любимого.

Толстой хотел уехать на Кавказ, но простудился и вынужден был сойти на станции Астапово.
Умирающий Лев Толстой лежал в квартире начальника станции и попросил не пускать к нему жену. В бреду ему чудилось, что жена его преследует и хочет забрать домой, куда Толстому ужасно не хотелось возвращаться.

Умер Лев Толстой 7 ноября 1910 года.
29 ноября Софья Андреевна записала в дневнике: «Невыносимая тоска, угрызения совести, слабость, жалость до страданий к покойному мужу… Жить не могу».
Она хотела покончить с собой.
В конце жизни Софья Андреевна призналась дочери: «Да, сорок восемь лет прожила я со Львом Николаевичем, а так и не узнала, что он за человек...»

Она была идеальная «языческая жена», как писал Толстой, но «христианским другом» так и не стала. В одном из последних писем Толстой написал: «Ты дала мне и миру то, что могла дать, дала много материнской любви и самоотвержения, и нельзя не ценить тебя за это…. Благодарю и с любовью вспоминаю и буду вспоминать за то, что ты дала мне».

Я прочитал все романы Льва Толстого не один раз, многие повести и публицистические статьи.
Всю религию Толстого можно свести к немногим положениям:
– твори волю Бога, пославшего тебя на землю;
– слиться с Ним предстоит тебе после плотской смерти;
– воля Бога состоит в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними.

Его теория о непротивлении злу насилием стала основой деятельности Махатма Ганди. И эта теория реально изменила мир!

В последние годы жизни Толстой признавал, что ещё только ищет истину, что ему предстоит ещё много работы над внутренней переменой своей жизни. Всякая догма, всякие окончательные теории становились для него ненавистными. Он решительно протестовал против «толстовства» и даже говорил иногда о своих последователях: «Это – «толстовец», то есть человек самого чуждого мне миросозерцания».

Одни считают, что главный итог жизни Льва Толстого это его литературное творчество. Другие (к ним принадлежу и я) убеждены, что главное в жизни Льва Толстого это его духовное возрастание, познание себя и самосовершенствование.

Сам Лев Николаевич считал свои литературные произведения «побочным продуктом» своего духовного развития. Он не просто сочинял романы и писал статьи, он старался жить в соответствии со своими убеждениями.
И этим Толстой мне ближе, чем Достоевский.

Многие видели упадок нашей церкви в конце 19 века. Но только Лев Толстой смог сказать об этом честно, выступил против лицемерия некоторых церковников, превративших сообщество единомышленников в контору на службе государства.

Толстой считал себя последователем Христа, однако не принимал церковного христианства. Толстой не полагал Христа Богочеловеком, а видел в Нём лишь одного из величайших пророков человечества. В 1879-85 годах Толстой перевёл заново с древнегреческого языка четыре Евангелия и свёл их в один текст, оставив, по его мнению, самое необходимое.
Лев Толстой это наш Лютер!

Для меня Толстой это прежде всего мыслитель. Да, его превратили в икону, в классика литературы. Но по духу это был настоящий революционер!
Возможно, столетие со дня смерти Толстого официально не празднуют потому, что не хотят вспоминать, что Лев Толстой был противником частной собственности и выступал против русской православной церкви.
Но революция Толстого актуальна и сегодня!

Помню, как в юности в библиотеке прочитал «Исповедь» Толстого. Тогда и решил построить свою жизнь на основе опыта жизни Льва Николаевича.
«Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, – ну и что ж!». И я ничего не мог ответить…»

Я направился по пути, которым шёл Толстой. Когда посетил Оптину пустынь, в хибарке, где ночевал, я нашёл книгу «Лев Толстой «Божественное и человеческое» из дневниковых записей последних лет».

«Есть один несомненный признак, разделяющий поступки людей на добрые и злые: увеличивает поступок любовь и единение людей – он хороший; производит вражду и разъединение – он дурной».

Толстой всю жизнь стремился к истине, искал идеал. Он поступил на философский факультет – перевёлся на юридический – бросил университет – решил стать образцовым помещиком – поступил на военную службу – пытался создать идеальную семью – стал литератором – развенчивал старую религию, чтобы создать новую – всю жизнь искал «зелёную палочку», способную осчастливить людей – и умер со словами «Искать, всё время искать...»

Это был искатель Истины, хотя и шёл методом проб и ошибок.
По сути своей Лев Толстой был странником – человеком на пути к Богу!

Данте Алигьери в книге «Новая жизнь» пишет: «странники» могут пониматься в двояком смысле – в широком и в узком: в широком – поскольку странником является тот, кто пребывает вдали от отчизны своей; в узком же смысле странником почитается лишь тот, кто идёт к дому святого Иакова или же возвращается оттуда».

Толстой фактически отказался от присуждения ему Нобелевской премии по литературе за 1906 год.
Ныне учреждена литературная премия «Ясная поляна», которая вручается потомками Льва Николаевича Толстого в день его рождения 9 сентября.

В 2008 году в день рождения Льва Толстого я посетил Ясную Поляну и подарил музею свой роман-быль «Странник» (мистерия), в котором описал общение с Львом Толстым.
Меня поразила скромность убранства дома. Я бродил по тропинкам, где когда-то ходил Лев Николаевич, и мне казалось, словно я беседую с ним.

- «Такая мания – это писательство. За деньги писать. Это как есть, когда не хочется, или как проституция, когда не хочется предаваться разврату. … Я чувствую, что совершаю грех большой, поощряя писательство, которое самое пустое занятие».
- Мне кажется, поступок писателя важнее, чем созданные им произведения.
- «Я очень понимаю, что суждение о том, что писателя нужно судить по его писаниям, а не по делам, не нравится вам. Мне такое суждение тоже противно».
- Как же жить?
- «Пусть пока вокруг тебя люди злобные и бесчувственные, - найди в себе силы светить светом добра и истины во тьме жизни, и светом своим озари путь и другим. Никогда не теряй надежды, если даже все оставят тебя и изгонят тебя силой, и ты останешься совсем один, пади на землю, омочи её слезами, и даст плод от слёз твоих земля. Может быть, тебе не дано будет узреть уже плоды эти - не умрёт свет твой, хотя бы ты уже умер».
- Но ради чего жить?
- «Праведник отходит, а свет его останется. Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле. Не бойся ни знатных, ни сильных...»
- А что вы хотели, но не смогли или не успели написать?
- «Хотел написать всё, что думается человеком на протяжении нескольких часов. Всё!»
- Но зачем?
- «Только опомнитесь на часок, и вам ясно будет, что важное, одно важное в жизни – не то, что вне, а только одно то, что в нас, что нам нужно. Только поймите то, что вам ничего, ничего не нужно, кроме одного: спасти свою душу, что только этим мы спасём мир. Аминь».
(из моего романа-быль «Странник» (мистерия)

ЛЮБОВЬ ТВОРИТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ!

Мы обратимся к его странным суждениям о женщинах, которые поначалу могут показаться неуместными Восьмого марта…

В 23 года Лев Толстой по дороге на Кавказ на неделю остановился в Казани. Отсюда он писал сестре: «Госпожа Загоскина устраивала каждый день катания в лодке. То в Зилантьево, то в Швейцарию и т.д., где я имел часто случай встречать Зинаиду… так опьянен Зинаидой». Зинаида - это Молоствова, представительница известного казанского дворянского рода, о которой современники вспоминали: «Она была не из самых красивых, но отличалась миловидностью и грацией. Она была умна и остроумна. Ее наблюдения над людьми всегда были проникнуты юмором, и в то же время она была добра, деликатна по природе и всегда мечтательно настроена».

Толстой размышлял в дневнике: «Я жил в Казани неделю. Ежели бы у меня спросили, зачем я жил в Казани, что мне было приятно? Отчего я был так счастлив? Я не сказал бы, что это потому, что я влюблен. Я не знал этого. Мне кажется, что это-то незнание и есть главная черта любви, составляет всю прелесть ее … Помнишь Архиерейский сад, Зинаида, боковую дорожку? На языке у меня висело признание, и у тебя тоже… Мое дело было начать, но, знаешь, отчего, мне кажется, я ничего не сказал? - Я был так счастлив, что мне нечего было желать...Я ни слова не сказал ей о любви, но я так уверен, что она знает мои чувства...»

Но эта высокая поэтическая сторона любви всегда боролась в Толстом с зависимостью от её чувственной стороны, с которой он столкнулся тоже в Казани: «Когда братья затащили меня в публичный дом, я и совершил половой акт в первый раз в своей жизни, я сел потом у кровати этой женщины и заплакал … Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал, только когда мне было 13 или 14 лет, но мне не хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет - время самое безалаберное для мальчика (отрочество), - не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту эпоху действует с необыкновенною силою». Как Толстой ни обещал себе: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать», но, например, несколько лет имел связь с замужней крестьянкой Аксиньей Базыкиной - даже тогда, когда сватался к будущей жене, Софье Берс. Перед женитьбой Толстой дал невесте свои откровенные дневники, которые вызвали у нее отчаяние.

Эту зависимость Толстой презирал в себе («Мужчина может пережить землетрясение, эпидемию, ужасную болезнь, любое проявление душевных мук; самой же страшной трагедией, которая может с ним произойти, остается и всегда будет оставаться трагедия спальни»), что в зрелые годы привело его практически к женоненавистничеству, которое он выражал, не стесняясь в формулировках: «Уж если нужно сравнение, то брак следует сравнивать с похоронами, а не с именинами. Человек шёл один - ему привязали за плечи пять пудов, а он радуется. Что тут и говорить, что если я иду один, то мне свободно, а если мою ногу свяжут с ногою бабы, то она будет тащиться за мной и мешать мне… Сходятся два чужих между собою человека, и они на всю жизнь остаются чужими…», «Всё было бы хорошо, кабы только они (женщины) были на своем месте, т.е. смиренны», «Женский вопрос!... Только не в том, чтобы женщины стали руководить жизнью, а в том, чтобы они перестали губить её», «Смотри на общество женщин как на необходимую неприятность жизни общественной и, сколько можно, удаляйся от них. В самом деле, от кого получаем мы сластолюбие, изнеженность, легкомыслие во всем и множество дурных пороков, как не от женщин?»

Поэтому Толстой был категорически против женской эмансипации, а особенно - против «ученых женщин», т.е. большой части нашего нынешнего университетского сообщества. В 1870 году он писал: «Мы увидим, что никакой надобности нет придумывать исход для отрожавшихся и не нашедших мужа женщин: на этих женщин без контор, кафедр и телеграфов всегда есть и было требование, превышающее предложение. Повивальные бабки, няньки, экономки, распутные женщины. Никто не сомневается в необходимости и недостатке повивальных бабок, и всякая несемейная женщина, не хотящая распутничать телом и душою, не будет искать кафедры, а пойдет насколько умеет помогать родильницам». Даже такое пишет Толстой: «Только земледелец, никогда не отлучающийся от дома, может, женившись молодым, оставаться верным своей жене и она ему, но в усложненных формах жизни, мне кажется очевидным, что это невозможно (в массе, разумеется) …Допустить свободную перемену жен и мужей (как этого хотят пустобрехи-либералы) - это тоже не входило в цели провидения по причинам ясным для нас - это разрушало семью. И потому по закону экономии сил явилось среднее - появление магдалин … Что бы сталось с семьями? Много ли бы удержалось жен, дочерей чистыми? Что бы сталось с законами нравственности, которые так любят блюсти люди? Мне кажется, что этот класс женщин необходим для семьи, при теперешних усложненных формах жизни».

Итогом стал призыв Толстого полностью отказаться от брака и от половой жизни даже для рождения детей, а если уже есть семья, то муж и жена должны жить как брат с сестрой, и тогда чувственная сторона любви уже не будет мешать им любить - не друг друга, а всё человечество.

Все это привело к колоссальной семейной трагедии Толстых, которой посвящены сотни как вульгарных, так и талантливых книг и фильмов (я очень рекомендую интересующимся прочитать недавнюю очень умную работу Павла Басинского «Лев Толстой: Бегство из рая»). Тут не было правых и виноватых - было два страдающих существа: публично высказываемые взгляды мужа (все понимали, что его выпады против женщина направлены в первую очередь на жену) довели Софью Андреевну до состоянии истерии и почти паранойи, которые превратила жизнь в ад. Она подслушивала, подглядывала, следила за передвижениями мужа в бинокль, по ночам рылась в его бумагах, демонстративно топилась в пруду… И Толстой уходит из Ясной Поляны, а Софья Андреевна воспринимает его ночное тайное бегство как свой позор - и нет ничего страшнее фотографии, на которой она смотрит через окно в комнату, где умирает Толстой и где собрались близкие ему люди, но её к нему не пускают.

В 1899 году Толстой писал в дневнике: «Главная причина семейных несчастий - та, что люди воспитаны в мысли, что брак даёт счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература; но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворённое половое желание».

Немало биографов и психиатров искали истоки толстовских идей в его физиологии и даже психических отклонениях, а высказывания героя «Крейцеровой сонаты», убившего из ревности жену, вызывали у многих читателей - особенно читательниц - и в XIX веке, и в наши дни отвращение и гнев.

Но… не стоит ли в день, посвященный правам женщин, подумать о том, что во многих мыслях Толстого, как ни парадоксально, есть и то, что важно и глубоко?

Тот же герой «Крейцеровой сонаты» говорит: «Жил до женитьбы, как все живут, то есть развратно, и, как все люди нашего круга, живя развратно, был уверен, что я живу, как надо. Про себя я думал, что я милашка, что я вполне нравственный человек. …Я избегал тех женщин, которые рождением ребенка или привязанностью ко мне могли бы связать меня. Впрочем, может быть, и были дети и были привязанности, но я делал, как будто их не было. …А ведь в этом-то и главная мерзость, - вскрикнул он. - Разврат ведь не в чем-нибудь физическом, ведь никакое безобразие физическое не разврат; а разврат, истинный разврат именно в освобождении себя от нравственных отношений к женщине, с которой входишь в физическое общение. А это-то освобождение я и ставил себе в заслугу». Ответом на такое отношение мужчин становится нравственно искаженное поведение женщин: «… это-то и объясняет то необыкновенное явление, что, с одной стороны, совершенно справедливо то, что женщина доведена до самой низкой степени унижения, с другой стороны - что она властвует..."А, вы хотите, чтобы мы были только предмет чувственности, хорошо, мы, как предмет чувственности, и поработим вас", - говорят женщины. … Пройдите в каждом большом городе по магазинам. … Вся роскошь жизни требуется и поддерживается женщинами. Сочтите все фабрики. Огромная доля их работает бесполезные украшения, экипажи, мебели, игрушки на женщин. Миллионы людей, поколения рабов гибнут в этом каторжном труде на фабриках только для прихоти женщин. Женщины, как царицы, в плену рабства и тяжелого труда держат 0,9 рода человеческого. А все оттого, что их унизили, лишили их равных прав с мужчинами. И вот они мстят действием на нашу чувственность, уловлением нас в свои сети. Да, все от этого. Женщины устроили из себя такое орудие воздействия на чувственность, что мужчина не может спокойно обращаться с женщиной. Как только мужчина подошел к женщине, так и подпал под ее дурман и ошалел. И прежде мне всегда бывало неловко, жутко, когда я видал разряженную даму в бальном платье, но теперь мне прямо страшно…»

В речах этого полусумасшедшего героя есть что-то, что заставляет задуматься и о нашей нынешней цивилизации, в которой отсутствие нравственно ответственности в отношениях стало нормой, а ценностью является не умная и обаятельная университетски образованная женщина, но обнаженная и приглуповатая дама полусвета…