Совсем не случайно предыдущая часть книги заканчивалась стихами - бесхитростной и не очень ладной «пробой пера» Ричарда Львиное Сердце. Какие-никакие, но все же стали королевские строчки маленькой частичкой литературы своего времени.

А рыцарские века - это не только крестовые походы, орден тамплиеров с его удивительными тайнами, беспрестанное соревнование наступательного и оборонительного вооружения, возведение неприступных замков, головоломная наука геральдика и неукоснительное следование рыцарскому кодексу. Как и любое другое время, оставили они и свои собственные литературные произведения - и поэтические, и прозаические. Как и в любое другое время, эти произведения воздействовали на умы и сердца тех людей, для которых они были написаны, но оказали влияние и на литературу последующих веков.

Немногим менее знатны Джауфре Рюдель, Бертран де Борн, Гильом де Бергедан, Эн Блакац, Ги де Каваллон. А уж сколько было среди трубадуров, прославившихся искусными стихами, простых рыцарей! Имя за именем можно выписывать - Пейре де Маэнсак, Раймон де Мираваль, Беренгьер де Палазоль, Гильом де Сант-Лейдер, Гильом де Монтаньяголь, Юк де Лобиер, Понс де Брюйель, Роллент де Гассен, Саварик де Маллеон...

Сызмальства обученные владеть оружием, привыкшие к крови и жестокости битв, они чувствовали в себе вместе с тем и чудесный поэтический дар. Сложенные ими стихи о превратностях любви, о служении дамам, нередко ветреным и капризным, быстро становились всеобщим достоянием - их исполняли нараспев, под аккомпанемент какого-нибудь нехитрого музыкального инструмента, профессионалы-певцы, которых в ту пору именовали жонглерами, переходящие от замка к замку, от города к городу.

Кстати говоря, распевая пропитания ради чужие песни, многие из жонглеров сочиняли и свои собственные, и сами таким образом становились трубадурами.

А еще можно найти среди этих средневековых поэтов множество людей, о которых история оставила такие, например, свидетельства:

«Монах Монтаудонский родом был овернский дворянин из замка под названием Вик, что близ Орлака, и был отдан в монахи в аббатство Орлакское. Еще в монастыре стал он стихи слагать и сирвенты на злобы дня, и рыцари и сеньоры округи той, забрав из монастыря его, стали оказывать ему всяческие почести, все ему даря, что ему ни понравится и чего он не попросит...»

«Бернарт Вентандорнский родом был из Лимузина, из замка Вентандорн. Роду он был простого, происходя от служилого человека и булочницы... Впрочем, чьим бы он ни был сыном, Бог ему дал наружность красивую и приятную, а сердце благородное, от какого всякое благородство и происходит, и даровал ему ум, разум, вежество и сладкоречие, и еще владел он утонченным трубадурским художеством складывать прекрасные слова на веселый напев...»

«Фолькет Марсельский был сын некоего генуэзского купца по имени мессер Альфонсо, который, скончавшись, оставил Фолькетта весьма богатым человеком. Но тот больше ценил доблесть и славу и стал служить у достойных сеньоров и доблестных мужей, с ними сходясь и их одаривая в угоду им. В художестве трубадурском был он весьма искусен и собой хорош...»

Нетрудно понять: как и во все времена, в рыцарскую эпоху поэтический дар мог снизойти на выходца из любого сословия. И как и во все времена, живое слово поэта-трубадура много значило для общества, а к самому автору привлекало многих людей.

Кстати, а почему, собственно говоря, поэт в рыцарские времена именовался трубадуром? Слово это до сих пор на слуху, но вот сам его первоначальный смысл давным-давно позабыт. Между тем, по-провансальски это означает, примерно - «находить, изобретать, слагать стихи». А ведь зародилась и расцвела рыцарская поэзия именно в Провансе XI-XIII веков. Здесь, на юге Франции, сложилась особая утонченная культура, зародился культ Прекрасной Дамы, одно из самых привлекательных проявлений рыцарства.

На севере Франции поэты назывались труверами, и дословно перевести это можно примерно так же.

Но, разумеется, не одна только утонченная лирика составляет литературу рыцарских времен. И далеко не одним Провансом и северной Францией очерчивались ее границы. Примечательные произведения создавались и в одно время с трубадурами и труверами, и до них, и после. Создавались повсюду - в других графствах и герцогствах Франции, в Испании, в Германии.

В ранние времена, отличавшиеся суровой простотой и более прямолинейными идеалами, слагалось огромное количество эпических поэм о битвах, рыцарской верности сеньору, данному ему слову. Конечно, далеко не все из них дошли до нас, потому что поэмы передавались устно, подобно нашим русским былинам, и не все из них были записаны в более поздние времена.

Однако на основе именно такого устного творчества безымянных авторов, постоянно видоизменяющих, дополняющих друг друга или, наоборот, опускающих что-то в ходе каждого нового последующего пересказа, появились в конце концов такие шедевры, как «Песнь о Роланде» во Франции, «Песнь о Нибелунгах» в Германии, «Песнь о моем Сиде» в Испании.

Незатейливы были сюжеты самых ранних произведений такого рода. Обычно в основу его бралось какое-то реальное событие, постепенно обрастающее фактами, относящимися к другим временам, к другим героям, и принимающее в конце концов совершенно фантастические очертания.

Различны объемы этих наивных героических поэм - от 1000 до 20000 строк. Первоначально они держались только на ритме, но постепенно, с течением десятилетий, последующие исполнители, которых, безусловно, надо называть соавторами, старались искать для строк рифмы. И придуманная кем-то однажды поэма разносилась по герцогствам и графствам все дальше и дальше, переводилась на другие языки, становясь все более неузнаваемой.

Исполнение того или иного подобного произведения было событием для средневекового города или замка. Остановившись на главной городской площади, жонглер привлекал к себе внимание, собирал вокруг себя сначала небольшой, но все прибывающий круг слушателей. Когда их набиралось достаточно - впрочем, они и потом продолжали подходить, - он энергичным возгласом призывал всех к молчанию и потом начинал петь речитативом, аккомпанируя себе на маленькой арфе или виоле.

Обычно жонглер не успевал закончить всю поэму до ночи, и поэтому исполнение продолжалось на следующий день. Если произведение было очень большим, иногда его хватало и на целую неделю. А пока оно длилось, жонглер уже получал приглашение в соседний город, а то и какой-либо знатный сеньор присылал пажей из своего замка...

Именно так многие века назад звучало по всей Западной Европе и самое знаменитое произведение этого жанра - «Песнь о Роланде». Причем не только в городах и замках для развлечения - ее пели перед битвами для воодушевления воинов. Есть, например, свидетельства о том, что «Песнь» исполнялась а стане норманнских рыцарей в битве при Гастингсе в 1066 году, после которой Вильгельм Завоеватель стал королем Англии, и даже имя певца сохранила история - Тайфьер.

Поводом для создания «Песни о Роланде» послужило действительное историческое событие и герой его - реальное лицо, о котором, правда, до нашего времени дошла лишь одна строка в свидетельстве современника-летописца Эйнхарда: «В сражении этом были убиты вместе со многими другими Эггихард, королевский стольник, Ансельм, пфальцграф, и Хруодланд, начальник Бретонской марки».

Этот-то Хруодланд, о котором реально ничего мы не знаем, кроме того, что был он наместником Карла Великого в Бретани, «марки», как назывались части империи, и стал героем поэмы, образцом рыцарской доблести, чести и стойкости.

Сюжет "Песни о Роланде настолько знаменит, что все, наверное, знают о битве в ущелье, о том, что доблестный рыцарь не желал трубить в рог, призывая на помощь основные силы войска Карла, и сделал это, уже умирая. Но вот как трансформировалось реальное событие в поэтическом произведении, как на него накладывались воззрения более поздних времен, проследить любопытно.

В 778 году Карл Великий был призван в Испанию одним из мусульманских правителей, ведущим борьбу против халифа Кордовы. В награду за помощь он обещал отдать франкам город Сарагосу, но правитель Сарагосы не пожелал открыть ее ворота христианам. Карлу со своей армией пришлось уйти из Испании. Однако при переходе через Пиренейские перевалы баски, мстящие Карлу за разрушение города Пампелуны, перебили его арьергард.

«При возвращении, - сообщает летописец, - Карлу пришлось пострадать от басконского вероломства. Ибо, когда он двигался растянутым строем, как того требовали условия местности и ущелий, басконцы, расположив засаду на самой вершине горы (места же эти из-за густых лесов, там находящихся, весьма благоприятны для засад), напали сверху, сбрасывая в долину обоз и тех, которые, идучи в арьергарде, охраняли передних. И, завязав с ними сражение, всех до одного перебили, а сами, расхитив обоз, с превеликой быстротой разбежались во все стороны под покровом уже наступившей ночи. В этом деле басконцам помогли легкость их оружия и расположение той местности, где сие произошло; напротив того, тяжесть вооружения и неудобство местности делали франков во всем неравными басконцам...»

В такой вот заурядной по сути дела стычке и погиб «Хруодланд, начальник Бретонской марки».

Однако все становилось событием в те простые и наивные времена; тем более, по свидетельству современников, сам Карл Великий был очень огорчен произошедшим. По-видимому, самая первая устная поэтическая версия произошедшего появилась по горячим следам. Невозможно только сказать, почему именно Хруодланд был выбран в качестве главного героя - ведь в этой стычке погибли и другие приметные люди. Но как бы то ни было, уже в самом древнем из дошедших до нашего времени рукописных списков «Песни о Роланде», датируемом XII веком, стычка с басками неузнаваемо преобразилась...

Арьергард французского войска, возглавляемый племянником и любимцем короля Карла Роландом, героически погибает во имя «милой Франции» и христианства, сражаясь с несметными полчищами мавров-мусульман. Главным виновником гибели арьергарда стал изменник Ганелон, вступивший из ненависти к доблестному рыцарю в сговор с царем Сарагосы Марсилием. За смерть Роланда, его друга рыцаря Оливье и всех двенадцати французских пэров, жестоко мстит Карл, разгромивший огромную армию, собранную со всех концов мусульманского мира.

Множество раз трансформировалась в бесчисленных устных пересказах незатейливая, видимо, поначалу история. И многое изменилось за это время и в самой жизни Западной Европы. Забылись мотивы похода Карла Великого в Испанию, но зато начались крестовые походы с невероятными по масштабу сражениями христиан с «неверными». Поэтическая фантазия исполнителей добавляла в варианты версий «Песни» новых героев, дополнительные подробности. А сама жизнь делала произведение все более эпическим и значительным.

Оно находило отклик в душах, потому что было необходимым, созвучным. Простыми и ясными были его идеалы: рыцарская доблесть и стойкость, верность сеньору, непримиримая война с «неверными»...

«Песнь о Роланде» была необыкновенно популярна в Европе на протяжении нескольких веков. Известны ее варианты на пятнадцати языках. В поздние времена появились тексты прозаические, причем настолько усложненные, что в них описывалось даже детство Роланда, его первая любовь - эпизоды, не имеющие никакого отношения к сражению.

В Испании сюжет совершенно преобразился - в одном из поздних вариантов не Роланд, а сам Карл терпит поражение. В Дании на первую роль выходит рыцарь Ожье-Датчанин, один из второстепенных героев во французском варианте...

Словом, у великих литературных произведений и судьба великая. А в классическом своем виде вошла «Песнь о Роланде» в историю литературы, как героический воинский эпос с идеалами доблести, дружбы и стойкости, которые никогда не должны устареть.

Но немало и других героических произведений, создававшихся во Франции в одно время с великой «Песней», оставили в литературе заметный след.

Например, «Паломничество Карла Великого», где действуют, кстати говоря, те же герои - и сам Роланд, и его друг доблестный рыцарь Оливье, и Ожье-Датчанин. Здесь Карл Великий вместе с приближенными отправляются помериться силой с греческим императором Гугогон. Совершить все свои подвиги французам помогают святые реликвии, полученные во время паломничества в Иерусалим.

Дошел до нас и большой эпический цикл, объединенный одним главным героем - Гильомом Оранжским.

В древнейшей из этих поэм ясно чувствуется влияние «Песни о Роланде», она даже и называется «Песнь о Гильоме». Здесь действие основано на том, что племянник героя, юный рыцарь Вивьен, поклялся никогда не отступать перед сарацинами. В страшной битве с полчищами высадившегося во Франции кордовского царя Дераме он упорно отказывается обратиться за помощью к дяде и только перед самой смертью посылает к нему своего двоюродного брата.

Сам Гильом - удалой воин с довольно необузданным нравом, горячий, смелый, прямой. Он поклялся отомстить за племянника, но дважды его войска были разбиты. Тогда по совету верной и умной жены, крещеной сарацинки, он требует новое войско у короля Людовика, добивается своего не без королевских возражений, и жестоко расправляется с маврами.

Вообще говоря, Гильому не раз приходится проявлять свой нрав, иной раз он даже действует вопреки воле короля, но зато в интересах королевства. В поэме «Коронование Людовика» герою пришлось буквально силой заставить Карла Великого короновать своего наследника, а предателя Анселина он тут же убил кулаком.

В двух других поэмах - «Нимская телега» и «Взятие Оранжа» - Гильом, обойденный в распределении земель, требует для себя от короля Людовика только Ним и Оранж, города, находящиеся в ту пору во власти сарацин, и сам для себя захватывает их, изгоняя «неверных».

Уже состарившись и уйдя в монастырь, о чем рассказывает поэма «Монашество Гильома», воин сохранил всю свою удаль и буйный нрав. Пугает монахов своей строптивостью, в одиночку избивает целую шайку разбойников. А потом, когда Париж осаждают сарацины, Гильом оставляет монастырь и вновь отправляется спасать злополучного короля Людовика и королевство.

Насчитывает цикл поэм о Гильоме Оранжском ни мало ни много - целых две дюжины. А ведь, конечно, не все из сочиненных когда-либо дошли до наших дней...

Известны во французском эпосе и поэмы о Жераре Русильонском и Ожье-Датчанине. Эти гордые рыцари-вассалы не боятся соперничать и ссориться с самими королями. Вражда, правда, заканчивается примирением. Одна из коллизий прямо напоминает нашу знаменитую былину об Илье Муромце, которого держал в заточении князь Владимир, но вынужден был освободить в тот драматический момент, когда Киев осадили враги. Точно так же и Карлу Великому приходится выпускать Ожье из темницы только тогда, когда на Францию двинулись язычники, и другого спасителя не найти...

Поскольку литература отражает все приметные явления своего времени, не могли героические поэмы не отразить феодальных распрей, родовой вражды, конфликтов вассального долга с родственными отношениями. Все это можно найти в поэме «Рауль де Камбре», которую исследователи датируют второй половиной XII века.

Рауль де Камбре наделен примерно теми же чертами, что и Гильом Оранжский - неукротимостью, своенравием. Все тот же литературный король Людовик лишил его отцовских земель, но даровал чужую - наследственный феод графов Вермандуа. И на протяжении двух поколений тянется в поэме феодальная распря.

Но в отличие от Гильома Оранжского, Рауль де Камбре свиреп, жесток, несправедлив. В поэме ему противопоставлен оруженосец и вассал Рауля - юный Бернье. Поначалу он вынужден поддерживать де Камбре против собственных родителей, даже перенести смерть матери, сожженной вместе со всем женским монастырем своим господином. И все же кончается поэма тем, что Бернье убивает Рауля де Камбре.

Свой героический эпос одновременно с французским создавался и в других странах. В той самой Испании, куда отправился однажды Карл Великий за обещанным городом Сарагосой, но вынужден был повернуть назад, тоже появился свой шедевр, который можно поставить в один ряд с «Песнью о Роланде».

Во Франции странствующие певцы назывались жонглерами, в Испании - хугларами. Сходны были и «творческие лаборатории» - в Испании за основу эпических произведений тоже брались подлинные события, обраставшие с течением времени множеством дополнительных подробностей, уже мало связанных с действительностью.

Так что нет ничего удивительного, раз герой «Песни о моем Сиде» оказался столь же реальным лицом, что и «Хруодланд, начальник Бретонской марки». Разница лишь в том, что о реальном Роланде мы ничего больше не знаем, кроме этого краткого сообщения историка. Родриго Диас де Бивар более известен.

Он - один из ближайших советников и одаренных военачальников при короле Кастилии Санчо, один из героев реконкисты, не прекращающейся войны испанцев с арабами на Пиренейском полуострове. Арабы же и прозвали его Сидом (аль-сеид - господин).

Всякое случалось в жизни реального Сида. Когда после короля Санчо править стал Альфонс VI и на первые роли выдвинулась не кастильская, а леонская знать, случалось ему бывать в немилости, даже в изгнании.

В изгнании Родриго Диас де Бивар поначалу был важным лицом при при дворе графа Барселоны Беренгария, затем служил мусульманскому владыке Сарагосы. Спустя какое-то время, собрав на свой страх и риск войско, Родриго-Сид начал отвоевывать земли, находящиеся под арабским владычеством. Занял Валенсию и после этого примирился с Альфонсом VI, потом одержал еще несколько блестящих побед в сражениях...

Годы жизни этого человека точно известны - 1040-1099. Поэма о его славных деяниях сложилась, по-видимому, через полвека после его смерти. До современных историков литературы дошел только один список «Поэмы о моем Сиде», составленный в 1307 году. И по нему можно судить, что на этот раз певцы-хуглары и в общих чертах, и в именах действующих лиц не столь уж далеко ушли от подлинных событий жизни испанского героя.

Но, разумеется, о буквальной точности и говорить не приходится. Многие реальные события в «Песне» сливаются воедино, как, скажем, три размолвки Родриго Диаса де Бивара с королем Альфонсом VI превращаются в одно изгнание. Случалось герою «Песни» одерживать такие победы и в тех местах, где реально не происходило ничего подобного.

А само изгнание становится поистине эпическим событием - сам такой мотив распространен во многих литературных произведениях; и в «Песне о моем Сиде» безымянные авторы постарались, конечно, извлечь из него все, что можно.

Очень обстоятельно и с огромным сочувствием описывается, как несчастный изгнанник лишь с кучкой родственников и самых преданных вассалов скитается по стране, не зная поначалу, где приклонить голову. Чтобы одолжить денег на пропитание и содержание своих вассалов, он даже вынужден прибегнуть к такой хитрости - взять деньги у богатых евреев, отдав в залог запечатанные сундуки, набитые камнями.

Но постепенно, обязанный всем самому себе, своей доблести, уму, да еще верности своих самых преданных воинов, Родриго-Сид завоевывает земли, которыми до этого владели арабы, добывает несметные богатства, и только после этого из великодушия и благородства примиряется с королем.

Однако и во время своей борьбы, одерживая победы и отнимая земли у мусульманских властителей, Сид при малейшей возможности подчеркивает свою вассальную верность несправедливому королю, посылает ему часть своей добычи. И не так трудно понять, почему звучит в «Песне» и такой мотив - реконкиста, изгнание арабов с испанских земель, была бы, конечно, невозможной в мятежной и полной своеволия стране, сеньоры и короли неминуемо должны были объединяться ради общего дела...

Если опять-таки сравнивать «Песнь о моем Сиде» с французской «Песнью о Роланде», сразу бросается в глаза то, что Сид очерчен гораздо многограннее Роланда.

Роланд - доблестный рыцарь, верный долгу и слепо следующий своим представлениям об идеалах чести. Он героически неистов в битве, безрассудно смел.

А Сид, напротив, уравновешен, он прекрасный дипломат. Он не только отважный воин, но и рачительный хозяин в своих владениях, полководец, заботящийся о том, чтобы его войско было обеспечено всем необходимым. Вдобавок к этому и семьянин он прекрасный.

«Песнь о Роланде» - героическое произведение только о войне. А вот в «Песне о моем Сиде», не менее героической, речь идет не только о войне, но и об обыденной жизни. Но, собственно говоря, ничего и удивительного в таком отличии нет: испанская «Песнь» начала складываться позже французской, когда сложнее стали взгляды на все окружающее, на отношения между людьми.

Надо сказать, что хоть немало и других героических поэм создано было в ту пору в Испании, а Сид так и оставался долгое время любимым героем. Были сложены и другие сказания о нем, многие эпизоды его жизни были представлены в отдельных романсах - коротких лиро-эпических поэмах, сходных по форме с северными балладами.

Среди эпических произведений, близких по времени к «Песне о Роланде» и «Песне о моем Сиде», выделяется, безусловно, знаменитая немецкая «Песнь о Нибелунгах», поэма из 39 глав, включающих в себя около 10 тысяч стихов. Сюжеты ее популярны и в наши дни - в основном, благодаря прославленным операм Вильгельма Рихарда Вагнера, составляющим тетралогию «Кольцо Нибелунга».

Разумеется, в основе этого произведения лежат еще более древние германо-скандинавские сказания, но примерно к 1200 году, каким датируется рукопись «Песни», поэма, до этого передававшаяся изустно, обрела тот окончательный облик, который и сделал ее знаменитой. По содержанию, колориту, философии она не имеет ничего общего с более простыми и ясными «Песней о Роланде» и «Песней о моем Сиде».

Но все-таки стоит, наверное, хотя бы вкратце напомнить содержание «Песни о Нибелунгах».

К королю бургундцев Гунтеру в город Вормс, прослышав о красоте его сестры Кримхильды, едет свататься королевич Зигфрид с Нижнего Рейна. А Гунтер в это время сам сватается к богатырше Брюнхильде, царствующей в Исландии. И он просит помочь ему в этом Зигфрида.

Благодаря шапке-невидимке Зигфрид в самом деле помог Гунтеру победить богатыршу в воинских состязаниях. Король женится на ней, но у Зигфрида в результате дальнейших хитросплетений сюжета остаются перстень и пояс Брюнхильды.

Десять лет спустя две королевы спорят о достоинствах своих мужей, и Кримхильда, показывая Брюнхильде ее перстень и пояс, которыми Зигфрид завладел опять-таки с помощью шапки-невидимки, называет исландскую владычицу наложницей Зигфрида.

Вассал и советник бургундских королей Хаген фон Тронье с согласия Гунтера мстит за Брюнхильду. Зигфрид неуязвим - он выкупался в крови убитого им дракона Фафнера, и теперь ему не страшно никакое оружие. Но во время купания к спине его прилип маленький листик, и это единственное место, куда его можно поразить.

Хаген хитростью выведал у Кримхильды об этой тайне Зигрфида и предательски убил его на охоте, когда тот приник к ручью, чтобы утолить жажду. После этого Хаген и Гунтер завладели и сокровищем, которым владел Зигфрид - чудесным кладом Нибелунгов...

Во второй части поэмы, действие которой происходит много лет спустя, Кримхильда, прежде наивная и нежная, совершенно преображается. За это время она вышла замуж за могущественного короля гуннов Этцеля, но поглощена одним желанием - отомстить Хагену и Гюнтеру за смерть Зигфрида и вернуть себе клад Нибелунгов. С этой целью она и зазывает бургундцев в страну гуннов.

Во время боя, который начался прямо в пиршественном зале, погибают все бургундские воины, а самих Гунтера и Хагена взял в плен знаменитый гуннский воин Дитрих Бернский. Но он отдал пленных Кримхильде с условием, что та пощадит их.

Однако Кримхильда убила сначала Гунтера, а потом и Хагена, которому снесла голову мечом Зигфрида. Тогда старый воин Хильдебранд ударами меча разрубил Кримхильду на части...

Невероятное нагромождение событий, причудливые извивы сюжета - вот что отличает это произведение. Полно оно неистовых страстей, ярости, жажды мести. Но герои по-своему хранят и понятия о чести, несмотря на собственные страшные злодеяния. Так, скажем, убийца Зигфрида Хаген, узнав от дунайских русалок о предстоящей бургундам гибели в земле гуннов, разбивает челнок перевозчика, чтобы его соотечественники не смогли бы опозорить себя бегством.

Полным-полно это произведение и неясностей, загадок. Даже само имя Нибелунги употребляется в «Песне» в самых разных значениях. Ими называются и первоначальные владельцы клада, которым завладел Зигфрид, сказочные существа, наделенные огромным ростом и силой. Кроме того, Нибелунгами называются и бургундские короли Гибихунги - Гунтер и его братья после перехода клада в их руки...

Эта пестрая мешанина превратностей, неожиданных поворотов, множество поступков, драматических столкновений, накал страстей, путешествия из одной страны в другую, самые фантастические подробности, - словом, все то, что так отличает «Песнь о Нибелунгах» от ясных и простых по сути «Песни о Роланде» и «Песни о моем Сиде», других героических поэм того же периода, приближает ее вместе с тем к совершенно другому жанру, который развился чуть позже и приобрел необыкновенную популярность в средневековой Западной Европе - жанру рыцарского романа, того самого, что высмеивал в XVII веке Сервантес в своем «Дон-Кихоте».

Но справедливости ради надо сказать, что высмеивал он, конечно, далеко не лучшие образцы, а в действительности литература знает в этом жанре немало достижений. Знаменитый трогательный и нежный роман «Тристан и Изольда». Многочисленные романы о короле Артуре и его рыцарях Круглого стола...

Впрочем, разговор о них впереди. Пришла пора вспомнить и трубадуров, лирика которых стала столь же важной и неотъемлемой частью литературы рыцарских веков, как героический эпос, как рыцарский роман.

Далеко не случайно поэзия расцветала в первую очередь именно в Провансе. Многие города Южной Франции были основаны еще в эпоху Древнего Рима и во многом сохранили древние культурные традиции. К тому же издавна они имели тесные торговые связи не только с северными христианскими странами, но и с более утонченным мусульманским миром, а также с Италией, Сицилией, Византией. Уже к XI веку они стали и крупными экономическими центрами с развитыми ремеслами, производящими в том числе и предметы роскоши.

К этому времени и начинается в замках и городах Прованса поэтическое движение, достигшее своего расцвета к XII веку. Поэзия трубадуров вышла за границы Прованса, стала общим явлением для всех стран Южной Европы, оказала большое влияние на страны немецкого языка, на Англию.

Очень разной была лирика трубадуров. В ней определились разные направления, жанры - например, двухголосая пасторела, представляющая собой обычно разговор рыцаря с приглянувшейся ему пастушкой. Или альба - рассветная песня, в которой, как правило, верный друг напоминает товарищу, забывшему о времени на свидании с возлюбленной, о том, что пришел рассвет, или влюбленные сами жалуются на неизбежность разлуки.

Еще один жанр - сирвентес, сатирические песни, живо откликающиеся на злободневные события или проблемы. Известны еще и песня-спор, песня-плач, песня-распря...

Разумеется, воспевали трубадуры Прекрасную Даму, жаловались на превратности любви, на жестокость разлуки, но случалось им поэтизировать и упоение битвой, азарт сражения.

Только многое ли можно рассказать о поэзии, пользуясь прозой? Не лучше ли на миг самим вообразить себя в каком-то из провансальских замков XII века, заглянуть в него как раз в тот момент, когда забрел туда волей случая или по приглашению владельца исполнитель-жонглер...

Вот он пробует струны своего нехитрого инструмента, замирают слушатели, собравшиеся во дворе или выглядывающие из окон покоев. И звучат, например, строки альбы - рассветной песни:

Боярышник листвой в саду поник,
Где донна с другом ловят каждый миг:
Вот-вот рожка раздастся первый клик!

- Ах, если б ночь господь навеки дал,
И милый мой меня не покидал,
И страж забыл свой утренний сигнал...
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Под пенье птиц сойдем на этот луг.
Целуй меня покрепче, милый друг, -
Не страшен мне ревнивый мой супруг!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

Продолжим здесь свою игру, дружок,
Покуда с башни не запел рожок:
Ведь расставаться наступает срок.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Как сладко с дуновеньем ветерка,
Струящимся сюда издалека,
Впивать дыханье милого дружка!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Красавица прелестна и мила
И нежною любовью расцвела,
Но, бедная, она невесела, -
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

К сожалению, неведомым осталось имя автора этих строк. Зато хорошо известно, что обычной темой для Бертрана де Борна, рыцаря и поэта, была воинская отвага и доблесть, собственная крепкая рука и надежный друг. Среди его звучных стихов - «плачи» о погибших героях-рыцарях, в том числе и о короле Ричарде Львиное Сердце, стихи о важных политических событиях. Однако и любовной лирики он не чурался.

А еще можно было бы услышать во дворе нашего провансальского замка и жалобу на то, что крестовые походы, сражения за христианскую веру, несут разлуку влюбленным сердцам. Имя автора таких стихов тоже дошло до наших дней. «Маркабрюн был подкидыш, - сообщает о нем современник. - найденный у ворот некоего богатого господина, так что никогда и не узнали, кто он и откуда взялся».

Возможно, будь Меркабрюн рыцарем, и не написал бы он никогда таких строк.

Увы, утонченной поэзии трубадуров история готовила поистине трагический конец. В начале XIII века по цветущим землям Прованса прошла опустошительная война. Начали ее рыцари северных французских провинций с благословения папы римского, так как официально война именовалась крестовым походом против еретиков-альбигойцев.

Альбигойцы, большей частью ремесленники и некоторые крестьяне, выступали против церковных догматов, и в основе их верований, в отличие от христианского аскетизма, лежала философия гораздо более жизнелюбивая. Неудивительно, что альбигойские идеалы стала исповедовать и немалая часть знати Южной Франции, как несомненно и то, что эта вера во многом питала и творчество трубадуров. Она становилась все более популярной, оттесняя строгие христианские постулаты и распространяясь на все большей территории.

Это религиозное движение было осуждено Вселенским собором в 1215 году, но войны за веру развернулись в Южной Франции еще раньше - в 1209 году и длились двадцать лет. В конце концов в крестовом походе против альбигойцев принял участие и сам король Франции Людовик VIII, присоединивший в результате этого к королевскому домену часть Тулузского графства. Горели города и деревни, в огне помимо других ценностей погибали и собрания рукописей, многие творения были утрачены безвозвратно.

А самим трубадурам, по крайней мере, значительной их части, пришлось искать приюта в итальянских феодальных княжествах, при дворах каталонских, португальских, арагонских, кастильских монархов. Стихам их пришлось зазвучать на чужих языках. И, разгромленная у себя на родине, никогда уже не достигавшая прежних высот лирика трубадуров оказала тем не менее огромное влияние на литературу других западно-европейских стран.

Но одновременно с тонкой провансальской поэзией развивался и еще один популярнейший литературный жанр, которому выпала более счастливая доля - рыцарский роман, поначалу всегда стихотворный, а затем и прозаический. Кстати, и само слово «роман» появилось в XII веке применительно именно к этому жанру и обозначало поначалу только стихотворный текст на живом романском языке в отличие от текста на церковной латыни.

По своему содержанию рыцарский роман близок лирике трубадуров тем, что в нем непременно присутствует тема возвышенной любви, служения Прекрасной Даме. Вместе с тем рыцари, действующие в романах, переживают самые невероятные, фантастические приключения, совершают головокружительные подвиги, пускаются в странствия в далекие сказочные страны. Причем все эти подвиги совершаются не во славу родины и сеньора, как в эпических поэмах, и даже не во имя чести рода, а ради личной славы. Еще одной существенной особенностью рыцарских романов было то, что хоть и происходило в них действие в самых отдаленных и фантастических странах или в незапамятные времена, однако читатель находил в них картины из современной ему жизни, современного общества, созвучные ему злободневные проблемы.

Возник рыцарский роман прежде всего на севере Франции и уже оттуда увлечение им перешло постепенно и в другие страны. А самым первым материалом для этой литературы стали античные времена. Объясняется это тем, что в античности можно было найти сюжеты, совмещающие и любовную тематику, и самые невероятные, фантастические приключения, вполне перекликающиеся с рыцарскими идеалами средневековья.

Одним из первых произведений такого рода стал «Роман об Александре», вернее, сразу несколько обработок древнейшего жизнеописания великого полководца Александра Македонского. Впервые оно появилось еще в Египте в III веке н.э., затем было переведено с греческого на латынь, и латинская редакция послужила основой для нескольких версий на французском языке, но с добавлением полного набора всех рыцарских «атрибутов».

В самой полной из них и наиболее художественно разработанной Александр Македонский, завоеватель полумира, представлен блестящим средневековым рыцарем. Стихотворный роман прежде всего подробно рассказывает о его воспитании. Младенцем Александр отверг кормилицу, посчитав такой способ питания слишком грубым. Пришлось приставить к нему царевну, которая стала кормить младенца с золотой ложечки. Один глаз у Александра был, как сообщают авторы (а ими историки литературы называют сразу двух поэтов XII века - Ламбер де Тора и Александра де Берне) голубым, как у дракона, а другой черным, как у грифа. Александр легко обуздал коня Буцефала, который был будто бы помесью слона и верблюда. В юности Александр получил от фей две рубашки - одна защищала его от холода и жары, а другая от ран. Когда пришло время посвятить будущего героя в рыцари, то щит ему подарил царь Соломон, а меч - царица амазонок Пентезилея.

В своих странствиях и походах Александр движим не столько стремлением завоевать мир, сколько желанием все узнать и увидеть. Среди других чудес света он встречает людей с песьими головами, находит источник вечной юности, оказывается в лесу, где вместо цветов вырастают из земли по весне молодые девушки, которые с холодами снова уходят в землю, достигает земного рая. Он долго путешествует сначала в краю вечного мрака, а затем - вечного света. Не ограничиваясь земной твердью, Александр хочет постичь тайны вод и небес. В огромной стеклянной бочке он спустился на дно морское и наблюдал за его диковинами. С помощью огромных птиц - грифов - он поднялся и в воздух...

Александр наделен всеми чертами, обязательными для рыцаря: храбростью, умением угождать дамам, щедростью. Когда один жонглер восхитил его своим искусством, Александр в награду подарил ему целый город, и приближенные стали всерьез побаиваться, как бы он не раздарил в один год все свои богатства и владения.

Одновременно с «Романом об Александре» появился «Роман об Энее», восходящий к «Энеиде» Вергилия и сочиненный безымянным французским автором. Почти сразу же он был переведен на немецкий язык Генрихом фон Вельдеке и стал таким образом популярным практически по всей Европе. И «Роман о Трое», сложенный Бенуа де Сент-Мором. Правда, в отличие от классического античного сюжета, героями здесь представлены не греки, а троянцы. Многие эпизоды автор присочинил сам - например, историю любви троянского царевича Троила к пленной гречанке Бризеиде, заканчивающуюся изменой коварной красавицы. Бенуа де Сент-Мор сурово осуждает женское непостоянство: «Печаль женщины длится недолго. Одним глазом она плачет, а другим смеется. Настроение у женщины меняется быстро, и даже самая разумная из них достаточно легкомысленна».

Надо полагать, эти произведения пользовались огромным успехом, как в замках, так и в городах, потому что известно большое количество их рукописных списков. Но все же особенному своему расцвету рыцарский роман обязан не античности, а кельтским народным сказаниям.

Кельты, древнейшие племена, обитавшие на территории Европы еще до нашей эры, заселившие Британские острова (кельты Британии получили название бриттов), оставили огромное количество сказаний, насыщенных причудливой фантастикой. Многие из них связаны с именем короля Артура, которого историки отождествляют с одним из реальных вождей бриттов V-VI веков, героически защищавшего от англо-саксов еще не захваченные ими области Британии.

Около 1137 года появилась написанная на латыни хроника Гальфрида Монмутского «История королей Британии». В этой рукописи излагалась сказочная, мифическая история древней Британии, начиная с происхождения бриттов от легендарного троянца Брута, внука Энея, до событий VII века н.э. Но центральное место в ней отводилось именно королю Артуру. Опираясь на древние кельтские сказания, но еще больше гиперболизируя их, Гальфрид превратил его не только в могущественного короля всей Британии, но и во властелина Скандинавии, Галлии, победителя римского императора, повелителя половины Европы.

По легенда, Артур утвердил свое владычество над Британией, сумев вытащить из-под лежащего на алтаре камня чудесный меч, что до этого не удавалось сделать никому. Гальфрид рассказывает не только о воинских подвигах короля Артура, но и его чудесном рождении, об отплытии его, когда он был смертельно ранен, на волшебный остров Аваллон, обитель бессмертия, о деяниях его сестры - феи Морганы и волшебника Мерлина. Двор короля бриттов представлен, как средоточие высшей доблести и благородства. Помимо самого Артура, здесь правит его жена, прекрасная королева Гиньевра, а вокруг королевской четы собраны племянник Артура, доблестный Говен, сенешаль Кей, еще один племянник Артура, злой Мордред, в конце концов восставший против короля и послуживший причиной его гибели, доблестные рыцари...

Хроника Гальфрида, написанная по-латыни, вскоре была переведена на французский и английский языки. Но переводчики добавили еще кое-какие подробности, черпая их опять-таки из кельтских сказаний. Одной из самых существенных подробностей оказалась такая: король Артур будто бы повелел соорудить в пиршественном зале своего дворца круглый стол, чтобы не было за ним ни лучших, ни худших мест, и чтобы все рыцари чувствовали себя за ним равными.

Именно эта хроника стала основным источником для множества романов о великодушном и отважном короле Артуре, мудром правителе, и подвигах его рыцарей Круглого стола.

Но кельтские сказания стали основой и для другого знаменитого сюжета, обработанного многими авторами рыцарских романов - о всепоглощающей любви рыцаря Тристана и Изольды, золотокудрой красавицы-жены короля Марка, мудрого человека, в глубине души даже сочувствующего двум влюбленным.

А самым первым из авторов, создавших значительные произведения в жанре рыцарского романа, стал француз Кретьен де Труа, живший во второй половине XII века. В своем творчестве он использовал и артуровские сюжеты, и легенду о Тристане и Изольде. Можно считать, что первым он связал и похождения рыцарей артуровского Круглого стола с легендами о Святом Граале, положив начало целому направлению литературы рыцарских веков.

Кретьен де Труа - характерный тип французского трувера своего времени. Жизнь этого образованного человека, хорошо знавшего латынь и в молодости переводившего Овидия, протекала при дворах крупных сеньоров - Марии Шампанской, Филиппа Фландрского. После Овидия он взялся за собственные литературные опыты. Одним из первых был стихотворный роман о Тристане, но, к сожалению, он не дошел до нашего времени. Следующими стали романы о короле Артуре и его доблестных рыцарях - «Эрек и Энида», «Клижесе», «Ланселот, или Рыцарь телеги», «Ивейн, или Рыцарь со львом» и, наконец, незаконченный «Персеваль».

По остроте мысли, живости воображения, проблематике, наконец, по литературному мастерству, Кретьена де Труа, бесспорно, надо считать одним из самых замечательных французских поэтов средневековья. Он способен в увлекательном сюжете задаться важными морально-философскими вопросами, злободневными для своего времени. Скажем, таким - совместима ли любовь с рыцарскими подвигами? Ответ на него и предлагается поискать в первом романе Кретьена де Труа «Эрек и Энеида». Может быть, и мы попробуем это сделать...

Эрек, сын короля Лака, рыцарь при дворе короля Артура, однажды встретил девушку редкой красоты по имени Энида, дочь бедного рыцаря, и без памяти влюбился в нее с первого взгляда. Он просит ее руки, и отец сразу же соглашается на этот брак. Узнав об этом, богатая кузина бедной Эниды хочет подарить ей роскошные платья, но Эрек объявляет, что свой наряд она получит только из рук самой королевы Гиньевры, и увозит девушку в бедном изношенном платье, сквозь дыры которого видна рубашка.

Весь двор короля Артура восхищен красотой Эниды. Вскоре после свадьбы умер король Лак, отец Эрека, и он увозит юную жену в свое королевство. Некоторое время супруги живут в полном счастье, но затем придворные начинают роптать - от чрезмерной любви к жене, с которой он не расстается, Эрек утратил силу и доблесть. Энида, до которой стали доходить эти толки, не решается пересказать их мужу, но однажды он застает ее плачущей и узнает наконец о причине ее страданий.

Впав в гнев, Эрек объявляет, что немедленно выезжает на подвиги. Но от обычных рыцарских походов этот будет отличаться тем, что впереди Эрека поедет Энида, которая при виде опасности ни в коем случае не должна предупреждать об этом мужа.

Эреку пришлось выдержать немало сражений - с разбойниками, другими странствующими рыцарями, причем, в нарушение запрета, Энида несколько раз заботливо сообщала ему о нависшей угрозе. Это привело к ссоре между мужем и женой, но однажды только преданность Эниды спасла Эреку жизнь. Когда израненный и лишившийся чувств Эрек лежал в замке одного графа, давшего ему приют, Энида узнала, что граф хочет убить мужа, чтобы сделать ее своей любовницей. Тогда она привела Эрека в чувство, усадила на коня и вывезла из замка. Заканчивается роман тем, что после множества испытаний, покрытый ранами, но торжествующий, доказав свою доблесть и примирившись с верной женой, Эрек возвращается домой, и счастливая, безмятежная семейная жизнь продолжается...

Своеобразную «теорию» беззаветной рыцарской любви, способной на любые подвиги, Кретьен де Труа создал в романе «Ланселот, или Рыцарь телеги». Есть свидетельства, что поэт получил от Марии Шампанской, при дворе которой он в ту пору состоял, специальное задание показать, как должен вести себя в различных ситуациях и что чувствовать «идеальный» влюбленный. Таким предстает в данном случае еще один рыцарь короля Артура Ланселот, позже ставший героем многих других произведений и других авторов.

В этом романе Кретьен де Труа вновь нанизывает одно приключение на другое. Незнакомый рыцарь похитил королеву Гиньевру, которую хвастливый и трусливый сенешаль Кей не смог защитить. Влюбленный в королеву Ланселот бросился в погоню. Он спрашивает у встретившегося карлика, по какой дороге уехал похититель, но карлик обещает ответить лишь в том случае, если Ланселот согласится проехать в телеге - требование, унизительное для рыцаря. Но после минутного колебания Ланселот, ради беззаветной любви к королеве, соглашается выполнить требование.

После целого ряда опасных приключений отважный рыцарь достигает наконец замка короля Бадемагю, где живет его сын Мелеаган, который и похитил королеву. Чтобы освободить Гиньевру, Ланселот вызывает его на поединок, за которым наблюдают и сама плененная королева, и король Бадемагю. Когда становится очевидно, что Мелеаган вот-вот будет повержен, Бадемагю умоляет королеву заступиться за сына, что она и делает, приказывая Ланселоту поддаваться противнику. Скрепя сердце, влюбленный рыцарь идет и на это, подвергая свою жизнь опасности; однако честный Бадемагю объявляет его победителем и ведет Ланселота к Гиньевре. Но тут его ждет еще одно неожиданное испытание: королева отворачивается от влюбленного рыцаря.

С огромным трудом Ланселот наконец узнал, что причина гнева обожаемой королевы состоит в том, что он все же колебался одно мгновение, прежде чем сесть в телегу. Прощение рыцарь получает лишь тогда, когда в отчаянии он пытается покончить с собой; и впервые за все время беззаветного служение ей Гиньевра назначает Ланселоту любовное свидание.

Дальше следуют новые приключения: освобожденная королева возвращается к своему двору, а Ланселота люди Мелеагана предательски бросили в темницу, где он томится долгие дни и ночи. Между тем при дворе короля Артура устраивается рыцарский турнир, в котором, разумеется, и Ланселот хотел бы принять участие. На честное слово его отпускает жена тюремщика; Ланселот пообещал после турнира вернуться в темницу. Скрыв свое имя, рыцарь доблестно сражается на турнире, однако именно по доблести королева догадывается, кто он такой.

Зная, что во всем мире лишь один рыцарь способен покориться любому, даже самому позорному приказу, если он исходит от нее, Гиньевра велит ему сражаться, как можно хуже. Ланселот идет и на это, выставляя себя трусом и служа всеобщим посмешищем.

Еще раз убедившись в покорности влюбленного рыцаря, Гиньевра отменяет свой приказ, и Ланселот побеждает всех противников, а потом незаметно скрывается и возвращается в темницу. Но в финале романа его спасает сестра Мелеагана, который Ланселоту довелось оказать большую услугу. Узнав о месте его заключения, она помогает Ланселоту бежать...

Опять-таки размышления о том, что важнее - любовь или рыцарские подвиги и забавы - составляют нравственную основу еще одного стихотворного романа Кретьена де Труа «Ивейн, или Рыцарь со львом». И, конечно, одно приключение следует за другим.

До двора короля Артура дошел однажды слух о том, что в далеком лесу есть источник с чудесным свойством: если зачерпнуть из него воду и вылить ее, поднимется ужасная буря, а затем является черный рыцарь, который вступает в единоборство со смельчаком, решившимся подступить к источнику, и всегда убивает его. На поиски этого источника и отправляется герой романа, один из рыцарей Круглого стола Ивейн.

Разумеется, ему-то удается одолеть черного рыцаря и смертельно ранить его. Затем, преследуя противника по пятам, Ивейн въезжает в ворота замка, которые тут же за ним захлопываются. Оказавшись в западне, рыцарь спасается лишь благодаря Люнете, служанке владелицы замка, которая, пожалев его, дает Ивейну кольцо, делающее его невидимым. После погребения умершего черного рыцаря Люнета предоставляет Ивейну возможность удалиться из замка, но тот отказывается, потому что увидел вдову убитого Лодину и влюбился в нее без памяти. Ивейн молит служанку походатайствовать за него перед своей госпожой.

Казалось бы, ситуация безнадежная - никогда Лодина не согласится выйти замуж за убийцу черного рыцаря, своего прежнего супруга. Вот уж воистину шекспировская коллизия; однако Кретьену де Труа удалось и психологически обосновать решение Лодины отдать свою руку Ивейну.

Сначала она в негодовании прогоняет служанку, едва только та заговорила с ней о возможности нового брака, еще не рассказывая ей ничего толком об Ивейне. Потом в Лодине пробуждается любопытство, она сама начинает с Люнетой новый разговор и приходит в ярость, узнав о том, что претендент на ее руку убил черного рыцаря. Но доводы служанки таковы: должен же быть у замка и источника защитник, и кто будет в этой роли лучше победителя прежнего защитника?

К этим доводам добавляется и естественное кокетство Лодины, убежденность в неотразимости своих чар. И в конце концов владелица замка просит служанку как можно скорее привести к ней Ивейна и в ожидании рисует в своем воображении предстоящую сцену - как рыцарь будет оправдывать то, что он убил ее мужа, желанием получить возможность самому жениться на ней, как он будет молить ее о любви, и как ей придется простить его...

Свадьбой, однако, роман не кончается. Артур вместе со своими рыцарями, обеспокоенный долгим отсутствием Ивейна, отправляется на его поиски, находит и после радостной встречи просит Лодину отпустить его на некоторое время к своему двору, чтобы Ивейн мог на некоторое время окунуться в мир любимых им рыцарских забав. Лодина соглашается, но назначает для возвращения строго определенный срок. Однако, как и следовало ожидать, среди пиров, турниров, охотничьих развлечений Ивейн забывает о сроке и когда все же возвращается, то находит ворота замка Лодины накрепко запертыми.

Следует новая вереница приключений: в отчаянии Ивейн едет наудачу, не выбирая дороги, и совершает один подвиг за другим. На некоторое время он даже потерял рассудок, страдая из-за отвергнутой любви, но затем исцелился. Однажды ему довелось встретить льва, хромавшего из-за огромной занозы в лапе. Рыцарь без опаски извлек занозу, и с тех пор лев привязался к нему и всюду за ним следовал. В конце концов, после долгих скитаний, Ивейн снова оказывается возле замка Лодины и с помощью нового посредничества служанки получает прощение.

В последнем, неоконченном стихотворном романе Кретьена де Труа «Персеваль», появляется наконец и таинственный, непонятный, мистический Грааль, ради которого совершали потом свои подвиги рыцари во множестве произведений других авторов.

Грааль, как некий магический талисман, имеет, по-видимому, отношение и к кельтским сказаниям, но вместе с тем он и порождение более поздних христианских времен. Именно синтез древнейших преданий с христианской религиозностью породил особое направление рыцарского романа.

Святой Грааль - это некий сосуд, материализованная святыня, имеющая магические свойства. В христианских представлениях обычно считалось, что это чаша с кровью Иисуса Христа, которую собрал Иосиф Арифамейский, снявший с креста тело распятого Господа. Часто предполагалось, что эта чаша служила Христу и апостолам во время Тайной вечери - она была потиром, чашей для причащений.

Однако по другим, более редким религиозным версиям, Грааль - это серебряное блюдо, на котором лежала отрубленная голова Иоанна Крестителя.

Некоторая неясность, что же такое Грааль - а им назывались иногда и другие предметы, - вообще неотделимая часть легенды о нем, так как предполагалось, что Грааль - это тайна, невидимая для недостойных, а достойным являющаяся то так, то иначе. Как бы то ни было, Грааль обладает чудесными свойствами исцелять, насыщать своих избранников неземными яствами, даровать молодость. На поиски Грааля и отправлялись в рыцарских романах один герой за другим.

Стихотворный роман Кретьена де Труа о нем называется «Персеваль», но имеет и второе название, прямо указывающее на его суть - «Повесть о Граале». Начинается действие с того, что вдова одного рыцаря, муж и несколько сыновей которой погибли в боях и на турнирах, желая сберечь своего последнего малолетнего сына, называвшегося Персевалем, от всех опасностей рыцарской жизни, поселилась вместе с ним в глухом лесу. Но подросший Персеваль однажды случайно встретил проезжавших по лесу рыцарей, и тогда ему тоже вдруг открылось подлинное его предназначение.

Он объявил матери, что хочет стать таким же, как и они, воином, и в конце концов ей пришлось дать на это согласие. Персеваль, как водится, отправился ко двору короля Артура, чтобы там получить посвящение в рыцари. Поначалу, как следствие прежней уединенной жизни, он совершает один смешной промах за другим, но постепенно все проникаются к нему уважением из-за его доблести.

Начинаются подвиги Персеваля. Однажды он попадает в некий замок, где становится свидетелем странной сцены: посреди зала лежит старый больной рыцарь, владелец замка, и мимо него проходит процессия, имеющая какой-то тайный смысл. Сначала несут копье, с острия которого капает кровь, затем сам Грааль - ослепительно сверкающий сосуд, потом серебряную тарелку.

Из скромности юный Персеваль не решается спросить, что все это значит. Утром, когда он проснулся в отведенной ему комнате, то увидел, что в замке никого нет. Тогда Персеваль тоже уезжает, и лишь много времени спустя узнает, что если б он спросил о смысле процессии, то больной рыцарь сразу бы исцелился, а во всей стране наступило бы благоденствие. Выяснилось и то, что неуместная застенчивость напала на него в наказание - своим уходом из дома, скрытого в глуши леса, он разбил сердце матери.

Узнав все это, Персеваль дал себе слово во что бы то ни стало вновь отыскать таинственный замок, и вновь отправляется в путь. В свою очередь на поиски отправляется и Говен, племянник короля Артура...

Увы, то, что должно было произойти с ними дальше, так и осталось неизвестным: Кретьену де Труа не суждено было довести свой роман до конца. Остается неясным и то, что подразумевал под Граалем сам автор - он никак не связывает таинственную чашу с кровью Христа.

Однако роман Кретьена де Труа завершали другие французские поэты, причем, случалось, независимо друг от друга, так что в истории литературы остались рукописные списки «Персеваля» с идентичным началом и разными окончаниями.

Известны и многочисленные подражания, самостоятельные обработки сюжета, начатого Кретьеном де Труа, и не только на одном французском языке. В Германии тему Грааля наиболее удачно разработал видный поэт, небогатый рыцарь по происхождению, Вольфрам фон Эшенбах, живший в XII-XIII веках. Основная часть его стихотворного романа «Парцифаль» совпадает с «Персевалем» де Труа, но вместе с тем это вполне самостоятельное, оригинальное произведение.

В «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха Грааль - не сосуд, а драгоценный камень, принесенный ангелами с неба и наделенный чудесной силой насыщать каждого по его желанию, дарить молодость и блаженство. Замок Грааля охраняют рыцари, которых фон Эшенбах называет тамплиерами. Рыцарям Грааля запрещено любовное служение, служить они могут лишь возвышенному. Когда какая-нибудь страна остается без короля, один из рыцарей Грааля посылается на ее защиту, однако он не может никому открыть свое имя и происхождение.

Так в романе сын Парцифаля Лоэнгрин послан Граалем на защиту Эльзы, герцогини Брабантской притесняемой непокорными вассалами. Лоэнгрин побеждает врагов Эльзы, но, желая узнать его имя и происхождение, она нарушает запрет Грааля, и поэтому рыцарь должен вернуться в свою страну...

Но все-таки чаще всего в рыцарских романах о Граале эта святыня была именно чашей, связанной с Христом. И на поиски ее, под пером многочисленных авторов-поэтов, устремлялись все новые рыцари Круглого стола, - и Ланселот, и Галахад, и Борс. Но лишь немногим из них удалось достичь цели и, увидев Грааль, обрести в своей душе и мыслях святость.

В XIII веке все эти поэтические романы, которые в истории литературы получили название «бретонского цикла», постепенно перекладываются на более удобоваримую прозу. Король Артур и его рыцари приобретают еще большую популярность среди читателей. Их подвиги обрастают все новыми подробностями, в них все детальнее описываются повседневный рыцарский быт и ратная жизнь доблестных воинов. Описания рыцарских добродетелей становятся назидательными.

В конце концов все это огромное количество сюжетов и версий, бродивших по средневековой Европе, было собрано и обработано в цикле из пяти романов, которые позже получили название «Вульгата» - популярное, всем доступное чтение.

Эти романы - «История Святого Грааля», «История Мерлина», «Книга о Ланселоте Озерном», «Поиск Святого Грааля» и «Смерть короля Артура» - объединялись уже не столько образом самого короля Артура, сколько образом самого доблестного и благородного из рыцарей - сэра Ланселота. Правда, присутствуют в них и все многочисленные персонажи, знакомые по всем прежним «артуровским» произведениям, а основным мотивом становятся именно поиски возвышенного, символом чего служит Святой Грааль.

Все эти мотивы вдохновили на создание примечательного произведения еще одного средневекового автора - англичанина Томаса Мэлори. Во второй половине XV века он написал роман «Смерть Артура». Для ее появления на свет, для нового возрождения давным-давно уже известной темы были свои веские причины.

К этому времени рыцарская культура уже уходила в прошлое, унося с собой и возвышенные рыцарские идеалы. Однако могло ли бесследно исчезнуть в сердцах людей восхищение мужеством, отвагой, доблестью, благородством? Разве уйдет когда-нибудь навсегда любовь, прекраснейшее из чувств, дарованное человеку?

Когда Мэлори задумывал свою книгу, в Англии шла жестокая междоусобная война за трон, которая вошла в историю под названием войны Алой и Белой Розы, символами соперничающих родов Ланкастеров и Йорков. В этой борьбе, длившейся долгие годы, пожалуй, уже и не вспоминали о рыцарском отношении к противнику, кодексе чести, великодушном и благородном поведении на поле боя. Обо всем этом и хотел напомнить своим современникам человек по имени Томас Мэлори, сам участник жестокой феодальной войны.

И вновь ожил перед читателями мир великодушного, благородного рыцарства с его подвигами во имя возвышенных идеалов и доброй славой отважных воинов. В образах короля Артура и его рыцарей Круглого стола собраны все идеальные черты рыцаря - огромная физическая сила, но вместе с тем учтивость, воспитанность, великодушное отношение к противнику - словом, все то, что сам Мэлори называл «вежеством». И, разумеется, отличает рыцарей Мэлори и особо благородное отношение к Прекрасным Дамам.

Нельзя не увидеть, что сам автор просто любуется своими героями, подвиги их вызывают у него восхищение; и поэтому другой наиболее частый эпитет в книге - это слово «дивный». «Дивно много народу полегло в схватке, - сообщает Мэлори читателю. - Дивно разрубил он рыцаря... дивно нанес он удар копьем...»

Однако вошел в книгу Томаса Мэлори составной частью и еще один великий сюжет рыцарской литературы - история любви Тристана и Изольды, прежде разрабатываемый многочисленными авторами совершенно независимо от «артуровского цикла».

Этот сюжет, также основанный на древних кельтских сказаниях, был настолько любим в Европе на протяжении трех веков, что имена Тристана и Изольды стали синонимами истинно любящих сердец. Нередко их давали в качестве личных имен, не смущаясь тем, что святых с такими именами Церковь не знает. Отдельные сцены из истории двух влюбленных множество раз воспроизводились на стенах в парадных залах замков и дворцов в виде фресок, на коврах, ларцах, кубках.

Впервые литературная обработка сюжета была сделана во Франции в XII веке в форме стихотворного романа. Этот первый роман вызвал огромное количество подражаний с добавлениями все новых и новых подробностей сначала на том же французском языке, а затем и на немецком, английском, итальянском, испанском, норвежском, чешском, польском, новогреческом... Но, к сожалению, до нашего времени, несмотря на такой успех романа среди современников, дошли лишь отрывки многочисленных обработок, а иные и совсем не сохранились. Погиб целиком и первый, древнейший роман о Тристане и Изольде.

И все-таки... существует в наши дни его полный прозаический вариант. В начале века роман «реконструировал» по сохранившимся отрывкам, по намекам на него в других произведениях, французский ученый-филолог Жозеф Бедье, проделав работу, сходную с работой палеонтолога, способного по одной кости восстановить весь облик исчезнувшего ископаемого животного, или археолога, восстанавливающего по нескольким черепкам характер целой ушедшей культуры.

Хочется верить, что и в наш век поэтичная и трагическая история любви Тристана и Изольды способна тронуть многие сердца. Вот что происходит в древнем романе...

Тристан, сын одного короля, в детстве лишился родителей и был похищен заезжими норвежскими купцами. Бежав от них, он попал в Корнуэл, ко двору своего дяди короля Марка, который воспитал Тристана и, будучи старым и бездетным, намеревался сделать его своим преемником.

Выросши, Тристан стал блестящим рыцарем. Он убил в единоборстве ирландского богатыря Морольта и этим освободил Корнуэл от уплаты ирландцам ежегодной «живой дани» - трехсот юношей и трехсот девушек. Но в поединке Морольт нанес Тристану рану отравленным оружием, и она никак не заживает.

В поисках исцеления Тристан садится в ладью и плывет по воле волн. Ветер заносит его в Ирландию, где королева, сведущая в снадобьях и не зная, что Тристан убил ее брата, излечивает его рану. Когда рыцарь вернулся в Корнуэл, местные бароны, завидующие Тристану, стали требовать от Марка, чтобы он женился и дал стране наследника престола. Чтобы отговориться от этого, Марк объявил, что женится на девушке, которой принадлежит золотой волос, оброненный ласточкой.

На поиски этой неизвестной красавицы и отправился Тристан. Он снова плывет наудачу и вновь попадает в Ирландию, где узнает в королевской дочери, Изольде Златовласой, девушку, которой принадлежит унесенный ласточкой волос. Победив огнедышащего дракона, опустошавшего Ирландию, Тристан получает от короля руку Изольды, но объявляет, что сам он не женится на ней, а отвезет в качестве невесты своему дяде.

Но когда Тристан и Изольда плыли на корабле в Корнуэл, они по ошибке выпили «любовный напиток», который мать Изольды дала ей для того, чтобы это волшебное снадобье навеки связала невесту с королем Марком. Теперь Тристан и Изольда не могут бороться с охватившей их страстью, до конца своих дней они будут принадлежать только друг другу.

В Корнуэле Изольда становится женой Марка, однако страсть все время заставляет ее искать тайных свиданий с Тристаном. Помогает влюбленным верная служанка Изольды Бранжьена. Придворные пытаются их выследить, а великодушный король Марк старается ничего не замечать.

Но все-таки в конце концов неверная жена изобличена, суд приговаривает Тристана и Изольду к смерти; однако им удается бежать, и долгое время они скитаются, терпя лишения, но счастливые своей любовью. Наконец король Марк прощает их при условии, что Тристан удалится в изгнание.

Уехав в Бретань, Тристан, прельщенный сходством имен, женился на другой Изольде, прозванной Белорукой. Но сразу же после свадьбы он раскаялся в этом и сохранил верность первой Изольде. Несколько раз, переодевшись до неузнаваемости, он приезжал в Корнуэл, чтобы тайком повидаться с возлюбленной.

Наконец, в одной из стычек в Бретани Тристан был смертельно ранен. Веря в то, что исцелить его может только Изольда Златовласая, Тристан послал за ней своего верного друга, наказав поднять на корабле белый парус, если будет плыть на нем его возлюбленная. Однако ревнивая Изольда Белорукая, узнав об этом уговоре, велит сказать Тристану, что парус на подходящем к берегу корабле черный.

Услышав такую весть, Тристан умирает. Рядом с ним от отчаяния умирает и Изольда Златовласая. Их хоронят, и в ту же ночь на могилах вырастают два деревца, ветви которых сплетаются...

Трагичный, жестокий, но вместе с тем трогательно красивый, поэтичный сюжет. Недаром он так волновал воображение поэтов всех времен, а итальянского композитора Доницетти вдохновил на создание знаменитой оперы «Любовный напиток», точно так же, как «Песнь о Нибелунгах» вдохновила композитора Вагнера.

Вот и пришла пора ставить точку в главе о литературе, созданной в рыцарские века. Понятно, что были среди множества произведений не одни только достижения, что создавалось и громадное число посредственных поделок, быстро канувших в Лету, и о которых помнят теперь только литературоведы.

Зато вершины средневековой поэзии и прозы - они и до сих пор заметны. Пусть даже далеко не все из наших современников хотя бы приблизительно знают содержание «Песни о Роланде» или «Персеваля», однако почти для каждого имя Роланда - это символ доблести и мужества, имя короля Артура - символ мудрости и достоинства. А имена Тристана и Изольды, всегда стоящие рядом, стали символами всепоглощающей, бессмертной любви.

Однако романтические рыцарские времена, полные противоречий и драматизма, дали миру не только свою собственную литературу - многие века спустя они сами ожили в произведениях совсем других писателей, авторов исторических романов.

Среди них такие звонкие имена, как сэр Вальтер Скотт, автор «Айвенго», «Квентина Дорварда», «Карла Смелого», «Графа Парижского», «Ричард Львиное Сердце», многих других произведений.

К этим временам обращался Роберт Льюис Стивенсон, оставивший роман «Черная стрела» о войне Алой и Белой Розы. И Артур Конан Дойл, автор несравненного Шерлока Холмса, но создавший вместе с тем роман «Белый отряд» об английском рыцарстве. Можно назвать имя Генри Райдера Хаггарда, автора «Прекрасной Маргарет». И множества других писателей, менее заметных.

И в нашем веке далекая рыцарская эпоха интересует писателей. Один из шедевров Лиона Фейхтвангера «Испанская баллада» рассказывает о временах кастильского короля Альфонса VIII, о реконкисте, борьбе испанского рыцарства с маврами, и о всепоглощающей рыцарской любви. Кстати, среди действующих лиц этого романа есть такие реальные люди, как рыцарь-трубадур Бертран де Борн и Элеонора Аквитанская, мать короля Ричарда I Львиное Сердце.

О рыцарстве писали хорошо известный в нашей стране Морис Дрюон и только-только открытый для российского читателя еще один француз - Жорж Бордонов. Он создал романы «Вильгельм Завоеватель», «Копья Иерусалима», «Реквием по Жилю де Рэ», написал целое исследование по судебному процессу, который французский король Филипп IV Красивый вел против рыцарского ордена тамплиеров.

И конечно, еще многих и многих писателей - и читателей! - привлекут времена рыцарства - воинственные, жестокие, трагические, героические. Не только накалом страстей, захватывающими сюжетами, которые строила сама жизнь. Далеко не в последнюю очередь еще и пусть немного наивной, но светлой верой в лучшие свойства человеческой души - благородство, верность долгу и слову, способность любить и черпать силы в любви, даже безответной.

Именно в эпоху рыцарства были созданы представления о том, каким должен быть настоящий мужчина - идеальный Рыцарь, и настоящая женщина - Прекрасная Дама. Оказывается, несмотря на все превратности, выпавшие на долю человечества с тех пор, эти представления и по сей день живы.

Величайшие рыцари Европы начиная от времен падения Западной Римской империи в 5 веке и заканчивая военной революцией 16 века.

Ульрих фон Лихтенштейн, Германия.
Он был реальным предшественником рожденного фантазией Дон Кихота, поднявшегося из простолюдин и достигшего небывалых высот. Ради своей возлюбленной решился отсечь себе половину верхей губы.

Дон Кихот, Испания.
Центральный персонаж одноименного романа испанского писателя Мигеля де Сервантеса Сааведры. Одним из прообразов Дона Кихота для Сервантеса послужил завоеватель Колумбии Гонсало Хименес де Кесада, чьи походы в поисках Эльдорадо обросли многочисленными домыслами и легендами.

Эдуард Чёрный Принц, Англия.
Эдуард Вудсток, «Чёрный принц» - старший сын короля Англии Эдуарда III. Прозвище «Черный принц» связано с цветом доспехов Эдуарда.

Жак де Моле, Франция.
Жак де Моле - двадцать третий и последний великий магистр ордена тамплиеров. Существует легенда о том, что Жак де Моле перед смертью основал первые масонские ложи, в которых должен был сохраниться в подполье запрещённый орден тамплиеров.

Годфри де Бульон (Годфрид Бульонский).
Годфри де Бульон - граф королевства франков. Один из предводителей 1-го крестового похода 1096—1099 на Восток, после захвата Иерусалима был провозглашен правителем Иерусалимского королевства. Принял титул барона и «Защитника Гроба Господня».

Рыцарь Галахад, Уэльс.
Галахад, в кельтской мифологии единственный рыцарь короля Артура, которому довелось увидеть святой Грааль в его истинном виде.

Жан ле Менгр, маршал Бусико, Франция.
Маршал Бусико послужил своей стране в годы великих насчастий. Один из его почитателей составил описание его деяний, основываясь на весьма обширных сведениях и документах, получив в итоге образ идеального рыцаря.

Ричард Львиное Сердце, Англия.
Военные подвиги Ричарда сделали его одной из самых выдающихся фигур в средневековой истории и литературе. Ричард выступает героем многочисленных легенд, книг, фильмов и компьютерных игр.

Уильям Маршал, Англия.
Уильям Маршал, по мнению современников, являлся величайшим рыцарем христианского мира. Он руководил королевской армией в период восстаний баронов начала XIII века, был одним из гарантов Великой хартии вольностей 1215 года, а после смерти Иоанна Безземельного осуществлял функции регента Англии.

Из всех военных действий, порожденных рыцарством, военные предприятия соответствовали более других удалому и романтическому характеру рыцарей. Мы уже видели, что молодые люди, только что посвященные в рыцарское звание, во избежание праздности в мирное время, отправлялись странствовать по чужим краям и посещать дворы королей и знаменитейших принцев. Не всегда удавалось им вспомоществовать угнетенным или доводить предприятие до конца, особенно когда государи получили возможность справлять правосудие лично или посредством назначенных ими судей. За недостатком приключений, храбрецы придумывали их: они обнародовали, что в назначенном месте и в известное время они будут биться с каждым при таких и таких-то условиях для поддержания достоинства своего народа, чести своего короля и славы оружия. Это предложение называлось предприятием (emprise), а его исполнение - военным подвигом, поединком (pas d"armes), потому что обыкновенно оно состояло в том, что защищали проход или на мосту, или на дороге, или даже и на площади.

Когда вызов, содержавший в себе условия битвы, был обнародован, рыцари-защитники начинали стекаться в назначенное место. Там, утвердив свое знамя, они развешивали щиты, украшенные их гербовыми знаками, и девизами на деревьях или на специально для этого поставленных столбах, и принуждали всех рыцарей, желавших проехать мимо, биться или ломать с ними копья. Если несколько рыцарей вступали в союз для защиты прохода, тогда развешивалось столько щитов, сколько было рыцарей; чтобы не возбуждать зависти, проезжавший рыцарь дотрагивался копьем до одного из щитов, и хозяин щита должен был драться.

Обнародованный вызов скоро доходил в дальние края, а потому рыцари, желавшие сразиться с защитниками прохода, и дамы, жаждавшие подобных зрелищ, предлагавшихся обыкновенно в их честь, быстро съезжались со всех концов. В назначенный день поединки начинались с утра и захватывали часть дня. Бились или острым оружием, или тупыми копьями, согласно условиям вызова или дозволению, полученному от государей, на земле которых происходил поединок. Чаще всего побежденный обязан был дать победителю в залог победы или золотой перстень, или печать, или мех, или какой-нибудь драгоценный камень. Иногда условия поединка состояли в том, что побежденный обязан был идти в плен к государю победителя и там, признав себя побежденным, припасть к стопам государи и оставаться пленником столько времени, сколько захочется государю. В этих случаях короли пользовались обыкновенно своим правом, по возможности, великодушно; они ласкали, утешали и чествовали рыцарей, таким образом к ним присланных.

Во время поединков ломание копья возобновлялось ежедневно; ежедневно за битвами следовали танцы, концерты, игры и пиры, предлагавшиеся рыцарями всем зрителям на берегу реки, на опушке леса, на склоне холма, потому что поединки происходили всегда близ лесов, вод и гор, не только для того, чтобы находиться в живописной местности, но и для того, чтоб дышать воздухом, освежаться под тенью деревьев, подле текучих вод, чтобы толпы зрителей удобнее группировались и отдыхали на склонах гор.

Эти поединки в мирное время были повсеместны. Описание их можно найти в рыцарских романах, но к сожалению в этих романах волшебного и чудесного так много, что, кажется, авторы заботились не столько о том, чтобы описывать нравы и действительную жизнь рыцарей, сколько о том, чтобы дать разгул своей фантазии. Впрочем, один из этих романов, оставляя в стороне порывы воображения, дает нам такие подробности о рыцарских похождениях, которые достоверны или по крайней мере вероятны, потому что они согласуются с историей и современными обычаями. А потому можно закончить главу некоторыми отрывками из этого романа в редакции графа де Трессана (lе comte de Tressan): они дополнят сказанное нами о рыцарских предприятиях.

Молодой Сентре (Saintre), паж короля Иоанна, пройдя все низшие должности, достиг звания оруженосца poursuivant d"ames. Стремясь ознаменовать себя каким-либо блестящим подвигом, чтобы скорее получить рыцарское звание, он испросил у короля дозволение пуститься в предприятия и объездить чужеземные дворы. Король, очень любивший его, отвечал: «Как, друг мой Сентре, ты хочешь покинуть мой двор в то время, когда я тебя особенно жалую! Но, - прибавил добрый государь, - я не могу тебя осуждать, я не хочу отказать тебе в возможности оправдать мои чувства к тебе и приобрести право возвести тебя в рыцари».

Получив разрешение короля, Сентре стал деятельно готовиться. При этом он отличался великолепием и роскошью, достойными государя, подданным которого был. В день отъезда он явился к королю проститься и получить королевские грамоты о своем воинском звании. По обычаю того времени монарх, его семейство и принцы крови делали подарки молодому дворянину, если только его предприятие приносило честь нации. Поэтому король подарил Сентре из своей казны две тысячи золотых ефимков, королева дала тысячу из своей, герцоги бургундский, анжуйский и беррийский столько же, их супруги одарили его браслетами, бриллиантовыми застежками, перстнями, драгоценными камнями для раздачи при тех дворах, где он будет сражаться.

Молодой Сентре отправился в Испанию. Во всех городах на его пути дивились его красоте, чувствам и щедрости. Он стал еще щедрее, когда переехал границу, где некоторые приключения ознаменовали его ловкость и его мужество. Каталонские рыцари, охранявшие проходы в горах и побежденные его оружием, дарами и обходительностью, предшествовали ему до Барселоны, где местные владельцы торжественно отпраздновали его прибытие. Тут он остановился на несколько дней, чтобы исправить и еще более украсить поезд. Отсюда же послал трех герольдов; первый был во французском костюме, украшенном отечественными атрибутами, а двое других имели на себе его фамильное платье и атрибуты. Они уполномочены были представить грамоты французского короля, его отпустившего, и вместе испросить ему дозволение представиться ко двору короля арагонского, припасть к его стопам и повергнуть перед ним свидетельство о своем военном звании. Его уважили во всем, и через несколько дней он прибыл в Памплону, где тогда был двор и куда дошла уже слава о благородном французском poursuivant d"armes: он был встречен множеством рыцарей и дам, которые были поражены великолепием и изяществом его поезда.

Когда он предстал к подножью трона, монарх говорил с ним предупредительно, расспрашивал о храбром рыцаре, царствовавшем во Франции, и прибавил, что он поздравляет этого рыцаря с таким учеником. Славнейшие рыцари готовы были оспаривать друг у друга честь, вызова (le delivrer), но они принуждены были уступить это право монсеньору Енгеранду, первому из них и ближайшему к королю; племянница короля была его супругой. Тотчас по окончании королевской аудиенции Енгеранд и все дворянство приблизились к Сентре с вежливостью и прямодушием.

Собрат мой, - сказал Енгеранд Сентре, протягивая ему руку, - принимаете ли вы мой вызов?

Принимаю, - отвечал Сентре. - Но мне стыдно, что я не заслужил той чести, которую вы мне оказываете.

Чего бы я не сделал, - возразил Енгеранд, - для ученика такого великого государя и для такого poursuivant d"armes, равно прекрасного в глазах и наших дам, и наших кавалеров.

Потом он обнимает Сентре, ведет его к монарху, снимает с него браслет, призывает Арагона, первого придворного герольда, и отдает ему браслет с драгоценным рубином, который потом показывает дамам и рыцарям.

Следующий день был ознаменован блистательным праздником, данным королевой арагонской. Сентре отличался на нем изяществом и блеском, которые характеризовали французский двор. Мужчинам он понравился благородной вежливостью, дамам - почтительной любезностью. Это была первая честь, оказанная им своей нации:, гордый и справедливый арагонец не мог не признать преимущества французского, воспитания.

Во время празднеств готовилась арена. Письма Сентре гласили, что противники в первый день должны переломить пять копий, и что награда достанется тому, кто хоть в чем-нибудь да одержит верх. Те же письма гласили, что на другой день противники будут биться пешие, мечом, кинжалом и бердышом и что победитель получит богатый дар от побежденного.

Король и королева с многочисленной свитой почтили бой своим присутствием. Енгеранд превышал молодого Сентре на целую голову, его воинственный вид, его сила, его мужество, испытанные в двадцати боях, говорили за него, но общий голос был за Сентре.

Честь первых трех поединков принадлежала обоим противникам. На четвертом казалось, что преимущество на стороне Енгеранда, но на пятом оно положительно осталось за Сентре. Енгеранд промахнулся; Сентре, переломив его копье до рукоятки, ударил по забралу и, не опрокидывая противника совсем, пригнул его назад до конского крестца.

Бой был прекращен, противников повели к королевскому балкону. Арагон, первый герольд, провозгласил Сентре победителем. Енгеранд взял рубин и поднес его Сентре. Оба были приглашены к королевскому пиршеству и обоим оказывались великие почести. Следующий день был днем народного празднества.

На третий день трубы возвестили бой поважнее прежних; арена была сужена для боя пеших. Битва эта была продолжительная и упорная, а конец ужасный. Молодой Сентре, выронив бердыш, успел взяться за меч и долго отражал им удары Енгеранда. Ловко уклоняясь и отражая удары, он выбрал благоприятное мгновение и нанес такой сильный удар по запястью противника, что если бы не крепость наручей, он может быть отрубил бы руку Енгеранда, из которой бердыш вылетел на несколько шагов. В это время Сентре живо схватил свой бердыш, ударил им в забрало Енгеранда и одним прыжком наступил на его бердыш. Енгеранд, в отчаянии, что обезоружен, подскочил к Сентре, крепко сжал его в объятиях и тщетно пытался повалить на землю: Сентре, со своей стороны обняв противника левой рукой, поднял над ним бердыш, но не ударял; он довольствовался тем, что не давал ему схватить руку. Король арагонский, желавший прекратить этот опасный бой, поднял свой жезл. Судьи остановили противников и легко развели их. Енгеранд, подняв забрало, воскликнул:

Благородный француз, мой храбрый брат Сентре, вы победили меня вторично.

Ах, что вы говорите, - возразил Сентре с живостью, - не я ли побежден вами, ведь мой бердыш упал прежде?

Во время этого благородного спора они были подведены к королевскому балкону; король сошел вниз, чтоб обнять того и другого. Между тем как герольды собирали голоса для провозглашения победителя, Сентре ускользнул из окружавшей его толпы, подлетел к герольдмейстеру, взял у него свой браслет и, сложив оружие, поднес его Енгеранду, как своему победителю, желая предупредить возглас герольдов. Но Енгеранд, не принимая залога, подал ему свой меч эфесом. Едва король успел остановить эти благородные порывы, решая, что Сентре должен сохранить свой браслет, как тот бросился к балкону королевы и, став на одно колено пред госпожой Элеонорой, умолял ее принять браслет, как цену победы, одержанной ее супругом. Раздался крик удивления; сама королева пришла поднять его с колен и решила, что Элеонора должна принять этот богатый дар из вежливости и чтобы почтить того, кто имеет столь возвышенную душу-Элеонора уступила, но сняв тотчас же с шеи алмазную нитку сказала:

Сеньор, несправедливо будет оставить вас без знака вашей победы.

Сам король помогал снимать вооружение с обоих рыцарей. Сентре, заметив, что Енгеранд ранен, схватился за свой окровавленный кинжал и целовал на нем кровь, обливаясь слезами.

Легкая рана героя не препятствовала ему участвовать в пиршестве, которое последовало за битвой; король посадил Сентре и Элеонору подле себя, а королева оказала эту честь Енгеранду. День был ознаменован многими торжествами и Сентре постоянно был предметом самого лестного внимания. Торопясь возвратиться во Францию, Сентре простился с королем и королевой арагонскими, нежно обнял монсеньора Енгеранда, поклялся ему в неизменной дружбе и пустился в обратный путь. В Париже король Иоанн оказал ему самый лестнейший прием; старые рыцари и все придворные дамы встретили молодого poursuivant d"armes рукоплесканием, лучшей наградой победителю.

Месяц спустя по возвращении Сентре из Испании представился ему новый случай ознаменовать свои доблести на глазах самого короля и всего двора. Один из знаменитейших польских палатинов, сопровождаемый четырьмя не менее его знатными вельможами, прибыл в Париж полюбоваться двором короля Иоанна. Все пятеро, совершив один и тот же военный подвиг, носили золотую нитку на руке и цепь на ногах, не мешавшую, однако, свободе движений. Они упросили монарха дозволить им оставаться при его дворе, пока не представятся столько же рыцарей, чтобы сразиться с ними.

Великолепие и изящная простота костюма польских вельмож изумляли весь французский двор. Шелковое полукафтанье с золотом, охватывая талию, доходило до колен; сбоку, на поясе, унизанном драгоценными камнями, висела широкая загнутая сабля; легкие сапожки, украшенные золотыми шпорами, надвинутая на лоб шапка со снопом перьев цапли, выходивших, как казалось, из груды алмазов, длинная пурпуровая мантия, подбитая соболем или астраханской мерлушкой, падавшая до ног и застегнутая на правом плече драгоценной запонкой, - в этом простом и благородном одеянии палатины соединяли воинственный вид северных воинов с великолепием вельмож юга. Обходительность и простота их нравов скоро были поняты, несмотря на гордый и даже немного суровый вид.

Множество молодых рыцарей и оруженосцев poursuivant d"armes спешили внести свои имена в список желавших сразиться, который два маршала Франции должны были представить королю. Полагают, что Сентре был не из последних в числе домогавшихся этой чести, а король Иоанн не задумываясь назначил его первым из пяти для поединка с чужеземными рыцарями.

Торжество было пышное. Сентре первый любезно спросил палатина-князя, согласен ли он вступить с ним в бой. Князь, зная о славе Сентре, считал за особенную честь выбор французского монарха. Он нежно сжимал в своих объятиях Сентре, пока тот нагибался, чтобы снять цепь и золотую нитку.

Ристалище было устроено подле дворца св. Павла на обширном поле св. Екатерины. Битва длилась два дня с равной честью для обеих сторон. Однако Сентре чувствовал свое превосходство над мужественным противником. Но он не воспользовался этим и в первый день довольствовался тем перевесом, какой требовала честь, а на второй день из деликатности подверг себя опаснейшему испытанию. Гордый и храбрый палатин, изучавший с детства искусство биться своей кривой саблей, может быть, одержал бы решительную победу, если бы не чрезвычайная ловкость, с какой Сентре избегал и отражал удары соперника. Сентре, постоянно хладнокровный, что раздражало противника, долгое время только парировал удары. Зная по опыту, что смирение поражает добрую душу, он искусно поддерживал бой до назначенного для окончания его часа. Заметив же, что рука князя ослабла и наносила неверные удары, он пустил своего коня вскачь и, схватив княжеского коня за крестец, так ловко ударил по сабле, что она вылетела из руки. Тогда он легко соскочил с коня, поднял саблю, снял каску, скинул наручи и поспешил поднести саблю палатину. Польский князь обвороженный грацией и деликатностью Сентре, быстро соскочил со своего коня, чтоб принять саблю и обнять такого достойного противника, великодушно сознаваясь в своем поражении. Король Иоанн уже сошел с балкона и обнимал обоих бойцов; сжимая Сентре, он чувствовал нежную и живую привязанность отца.

Чего не придумывали тогда добродушный король Иоанн и его благородный, веселый и предупредительный двор, чтобы смягчить печаль польских вельмож после их поражения. Отправляясь к берегам Вислы, они щедро наградили Сентре, провожавшего их целый день, богатыми подарками и ласками.

Немного спустя простой курьер привез французскому монарху известие, что двенадцать британских рыцарей переехали море и, побыв некоторое время в Кале, отказались подчиниться принятым обычаям, что они не хотят явиться ко двору, решились не предпринимать ни чего такого, что обязывало бы их послать герольда и даже не примут герольда от того государя, которого не признают королем французским, так как он был сыном Филиппа Валуа. Известно, что их король тщетно оспаривал французскую корону. Поэтому британские рыцари остановились только на рубеже своей территории, выстроили вышку, раскинули палатки, к ним привесили свои двенадцать гербовых щитов и решились дожидаться французских рыцарей, которые посмеют дотронуться до их щитов.

Такое известие возбудило негодование французского рыцарства и зажгло ненависть между обеими нациями. Много рыцарей просило позволения наказать британскую гордость. Они собирались по двенадцати в порт Амблетез, откуда, не справляясь о числе противников, отправлялись снимать их щиты с той уверенностью, которая не разбирает опасности. Никто из них не имел успеха в переламывании копья, в чем постоянно упражнялось британское дворянство со времен рыцарей Круглого Стола. Такую оскорбительную новость скоро узнали в Париже. Король Иоанн взглянул на Сентре и ему показалось, что честь нации уже отомщена. Сентре, воспламененный взором государя, обнял колени монарха и полетел к славе.

Он отправился в сопровождении рыцарей испытанной привязанности и мужества, прибыл на место и снял щиты; британцы вышли из палаток в полном вооружении и, думая сразиться со слабым врагом, не побоялись показать на валявшееся в пыли французское оружие. Проникнутые справедливым негодованием, Сентре и его товарищи ударили на британцев с яростью. Последние скоро уступили: копья, бердыши, мечи были для них одинаково гибельны; Сентре опрокинул тяжестью своих ударов пятерых. Наконец они принуждены были просить пощады.

Сентре, овладев их щитами и знаменами, приказал подобрать французские и поставил их с почестями на помосте. Он пренебрег конями, и, отправляя британцев в Кале, сказал им, что на этом самом месте он останется три дня в готовности защищаться против всякого, кто только нападет на него из Кале. Но три дня прошло, ни один британский рыцарь не показывался. Тогда он разрушил помост и, быстро возвратясь, вступил в Париж при кликах многочисленной толпы. Щиты были повергнуты к стопам короля. Монарх немедленно наградил победителя: на другой же день назначено было собраться многочисленному обществу и Сентре был пожалован в рыцари.

Однако военные подвиги обыкновенно предпринимались простыми рыцарями, любителями приключений, и не сопровождались ни пышностью, ни торжественностью турниров.

Примечания:

Lacurne de Sainte-Palaye, Memoire sur l"ancienne chevalerie.

Delivrer un poursuivant d"armes de son entreprise - техническое выражение, означавшее вызов. Он состоял в том, что вызывавший вежливо или насильно брал у poursuivant d"armes постоянно носимый им знак: перстень, браслет, повязку и пр.

Г-жа Элеонора, племянница короля арагонского, принцесса кордуанская, одна из прелестнейших испанских дам, была супругой Енгеранда.

Мальчику оставалось лишь слушать песни бродячих жонглеров, забредших в отцовский замок, восхищаться подвигами их героев и давать себе обещания подражать им в течение всей жизни.

Рыцарь и оруженосец

С ранних лет будущий рыцарь укреплялся в беззаветной вере своих отцов в учение Христа, в христианских заповедях. Но и христианство воспринималось упрощенно, лишь в соответствии с рыцарским духом, поскольку оно как бы оправдывало воинские устремления.

Заповеди любви и всепрощения обычно мало затрагивали сердца, зато воодушевляли на месть за страдания и смерть Христа и желание огнем и мечом распространить на Земле царство Божие. Иисус Христос становился для будущего рыцаря как бы бы верховным сеньором, изменить которому было величайшим позором, и которого надо было защищать до последней капли крови.

К 12-13 годам начальное воспитание завершалось, мальчик вступал в новое качество. Отец отвозил его в замок сеньора или какого-либо знатного рыцаря, своего друга, где он становился оруженосцем. Забот у него было немало.

В мирное время оруженосец ухаживал за лошадьми и собаками сеньора, встречал его гостей, помогал им сойти с коня, накрывал столы, прислуживал за обедом, подавал вино, разрезал мясо.

Во время походов он неотступно следовал за своим рыцарем, возил его доспехи, копья и мечи. В сражении он был в двух шагах от господина, подавал ему оружие на смену, если была в этом необходимость.

В эти же годы оруженосец усваивал «кодекс» рыцарства, те идеалы, которым должен был следовать каждый воин после посвящения в рыцари. О том, какими они были, сегодня можно судить и по историческим источникам, и по «рыцарской литературе» литературным памятникам времен средневековья - балладам, песням.

Рыцарь прежде всего должен быть христианином. Нельзя было стать рыцарем, не получив святого крещения.

«Это времена горячей веры, - писал один из просвещенных современников, - когда у людей нет сомнений. Они представляют себе вселенную обширным театром, где разыгрывается бесконечная драма, полная слез и радостей, действующие лица которой рассеяны между небом, землей и адом; драма, развязка которой предопределена, действиями которой управляет сам Бог, но которая в каждой сцене представляет большие и разнообразные сплетения. Божественные личности, ангелы и святые присоединяются ежеминутно к человечеству, чтобы направлять его, в то время как сатана и его темные легионы соблазняют и смущают его без конца. Человек, влекомый небесной милостью и адскими соблазнами в две противоположные стороны, свободен волей и господин своей судьбы. Он имеет земную жизнь для выбора между двумя влечениями и, смотря по тому, уступает ли он первому или второму, его душа отлетает по смерти тела в места счастливые, где царит вечная радость, или низвергается в бездны - убежище отчаяния».

Величайшим несчастьем человека по этим представлениям был грех; надо было или избежать его, или очиститься от него. Но вместе с тем считалось, что нет непростительных грехов, нет злодеяний, которых не могло бы искупить искреннее раскаяние и богоугодные поступки.

Рыцарь должен быть не только христианином, но и бойцом за христианскую Церковь. Ему предписывалось охранять и защищать ее. В одной из французских баллад об этом говорится прямо: «Мы - клирики, - молвит служитель Церкви, архиепископ, - и наш долг служить Богу, которому мы молимся за наших друзей. А вы, рыцари, не забывайте, что Бог создал вас для защиты Церкви».

Защищая Церковь, рыцарь был обязан оказывать помощь и всем тем, кто находился под ее покровительством - вдовам, сиротам, слабым. И надо сказать, находятся, особенно в литературных памятниках, замечательные примеры тому, как рыцари следовали этому закону. Вот лишь один из них...

Чувствуя приближение смерти, Карл Великий завещал своему сыну не отнимать у сирот их ленов, а у вдов их последних денег. Однако его сын, король Людовик, быстро забыл заветы отца и предложил графу Гильому во владение лен одного из своих вассалов, погибшего маркиза Беранже.

Но Гильом, зная, что у маркиза остался сын, пришел в бешенство от гнева. В присутствии всех вассалов, он отчитал своего короля: "Благородные рыцари, слушайте меня! Смотрите, как Людовик, наш законный сеньор, вознаграждает своих лучших слуг. Во время битвы с сарацинами, турками и славянами король был сбит с коня. Маркиз Беранже помчался к нему, опустив поводья, с блестящим мечом в руке. Им он прорубил просеку вокруг короля, словно кабан между собак. Потом соскочил с коня, чтобы помочь своему сеньору. Он держал ему стремя. А король сел в седло и умчался, как трусливый пес. Маркиз же Беранже остался, и мы видели, как его убили и разрубили на куски. Мы же, увы, не могли придти к нему на помощь.

Он оставил после себя наследника, которому имя - малютка Беранже. Чтобы предать этого ребенка, надо быть, клянусь Богом, хуже труса и изменника. Если кто осмелится взять землю малютки Беранже, тот вот этот самый меч снесет ему голову".

На подобных балладах и формировалась нравственность будущего рыцаря. Кстати, можно по этой балладе судить и о том, как мало считались на заре рыцарства феодалы со своими королями.

Рыцари должны были служить защитниками права и добра против зла. В борьбе с врагами рыцаря воодушевляла любовь к родине, к которой он был крепко привязан. Свою страну рыцарь считал лучшей страной на свете.

Вот как трогательно прощается тот же литературный герой, граф Гильом, со своей страной Францией, надолго ее покидая: «Он обернулся в сторону милой Франции, и ветер оттуда пахнул ему в лицо; он открыл свою грудь, чтобы дать воздуху больше доступа. Встав против ветра, он опустился на колени: „О, нежное дыхание, веющее из Франции. В ней все те, кого я люблю. Я вручаю тебя в десницу Господа, потому что я сам не надеюсь тебя видеть более“. Из его прекрасных глаз полились слезы. Они льются ручьями по его лицу и обильно смачивают одежду».

Рыцари, защитники Церкви и слабых, должны были служить примерами мужества и проявлять это мужество особенно в борьбе с неверными. Физическим же идеалом рыцаря был сильный и смелый воин, который «одним ударом меча разрубает воина на коне и в доспехах от макушки до низу вместе с лошадью», который «без труда за раз разгибает четыре подковы», «поднимает до головы рыцаря в доспехах, который стоит на его руке», и наконец... съедает за обедом четверть барана или целого гуся.

Рыцарь дорожит своим именем: «Лучше умереть, чем быть названным трусом». Для рыцаря честь дороже жизни.

«По-рыцарски» надлежало обходиться и с побежденным противником, равным по рангу. Рыцарь должен был обращаться со своим пленником, как с самым почетным гостем, даже если тот был ему смертельным врагом. Пленники, как правило, предлагали за свое освобождение выкуп, а так же дорогие доспехи и боевого коня. Рыцарь не мог напасть на другого рыцаря без объявления войны.

Рыцари должны были быть беззаветно преданы своему сеньору, сохранять нерушимой клятву вассальной верности. Рыцарь должен был быть верен своему слову. Давая какое-нибудь обещание, он клялся Богом, «который никогда не лжет». И наконец рыцари должны были быть, согласно своему кодексу, щедры...

Приходило время, и оруженосец, мастерски научившийся владеть мечом и копьем, с малых лет привыкший к тяжести доспехов (для обучения специально изготавливалось детское вооружение), переносить походные лишения, впитавший в себя «кодекс рыцарства», готовился к посвящению в рыцари.

В ранние рыцарские времена этот обряд происходил обычно в пятнадцатилетнем возрасте. К XIII веку, времени расцвета рыцарства, оруженосец посвящался в рыцари позже - в 21 год. Случалось так, что иные небогатые бароны и вовсе оставались непосвященными, потому что обряд влек за собой слишком большие расходы. В ранние же времена, напротив, в рыцари мог быть посвящен за особые заслуги каждый - даже крепостной крестьянин или простолюдин. Но с течением времени рыцари становились все более замкнутой, элитной кастой.