В современную эпоху научное познание быстро подвер­гается значительным изменениям: меняется роль науки в обще­ственной жизни, меняются те формы и методы, посредством которых она осмысливает природу и общество, меняются взаи­моотношения науки с другими формами общественного созна­ния. Бурные революционные сдвиги в общественном бытии по­ставили перед общественным сознанием ряд новых проблем или потребовали переосмысления проблем традиционных: о смысле" человеческой жизни, о связи индивидуальной человеческой судьбы с социальной историей, о роли и месте человека во вселенной, наконец, о самой возможности, границах и критериях познания природной и социальной действительности».

В самом деле, чем глубже проникает человеческая мысль в различные сферы действительности, тем сложнее и неисчер­паемее оказывается предмет ее исследований. На протяжении последних веков научные открытия не раз заставляли реши­тельно пересматривать господствующие представления о чело­веке и его месте в мире. Так, в XVI веке Коперник опроверг систему Птолемея, показав, что Земля и человек на ней - это не центр мироздания, но лишь одна из его частей, связанная со всеми остальными и зависимая от них. В XIX веке Дарвин от­крыл биологическую эволюцию, показав, что человек на Зем­ле - не божественное творение, но результат вероятностных процессов «естественного отбора». Карл Маркс открыл социаль­но-экономическую обусловленность сознания и познания, пока­зав, что человек не является ни абсолютным центром социаль­ных структур, ни исходным принципом их объяснения, что прин­цип этот лежит вне человеческого сознания, в социально-эконо­мических отношениях данной исторической эпохи.

Этот процесс постепенной «децентрации» человека в мире, то есть процесс постепенного углубления в познаваемый мир и от­крытия в нем все новых закономерностей, затрагивал поначалу преимущественно область естественнонаучного знания. Марк-

сово открытие социально-экономической обусловленности созна­ния и материалистическое обоснование политической экономии дало мощный толчок развитию социальных и гуманитарных наук, таких как лингвистика, психология, история науки и куль­туры, и прежде всего поискам их методологического самообосно­вания. Происходящие ныне во многих областях социального и гуманитарного знания процессы свидетельствуют о стремлении ученых разобраться в критериях его точности, строгости, науч­ности, выявить их сходства и отличия от критериев естествен­ных наук. Проблема метода возникает в современных гумани­тарных науках с остротой, ничуть не меньшей, чем во времена Декарта или Канта, когда складывалось рационалистическое обоснование метода естественнонаучного знания.

Эта острота постановки методологических проблем в значи­тельной мере характеризует и такое своеобразное научное и социально-культурное явление, как структурализм. Его цель - именно выявление логики порождения, строения и функциони­рования сложных объектов человеческой духовной культуры. В самом общем виде применение структурных методов ставит целью ниспровержение привычных в области гуманитарного по­знания иллюзий: субъективизма, антропоцентризма, психоло­гизма. В методологическом плане этим установкам соответ­ствует первенство исследования отношений над элементами, синхронных структур над их диахроническими изменениями, инвариантов преобразований структур над конкретными спосо­бами осуществления этих преобразований и пр.

Структурализм в гуманитарном познании - это явление меж­научное и международное. Наиболее четкой организационной и теоретической общностью отличались основные школы лингви­стического структурализма (пражская, копенгагенская, амери­канская и др.), некоторые структуралистские течения в литера­туроведении (например, «новая критика» в Англии и Франции), а также психологии, теоретической этнографии, искусствозна­нии. Все эти школы и течения были, однако, ограничены рам­ками специально-научного исследования и не имели того широ­кого общественного резонанса, который отличал французский структурализм 1960-1970-х годов. Как правило, именно он те­перь имеется в виду даже тогда, когда речь идет о структура­лизме вообще. Это вызвано рядом обстоятельств методологиче­ского, социально-психологического, философско-мировоззренческого плана.

Поскольку французский структурализм был хронологически далеко не первым среди других структуралистских течений в Европе и Америке, его задача заключалась не в выработке методов (это было уже сделано в структурной лингвистике), но в применении их на более обширном материале культуры. Вполне понятно, что такое использование методов структурной лингвистики (разумеется, лишенных своей первоначальной точ-

ности и строгости) висследовании самых различных продуктов человеческой деятельности произвело на общественную мысль гораздо большее впечатление, нежели кабинетные штудии глос-семантиков или дескриптивистов. Как известно, Франция не имела собственной школы структурной лингвистики и не знала сколько-нибудь значительного распространения логического по­зитивизма с его внешним престижем строгой научности, и по­тому заимствование лингвистических методов поражало вооб­ражение, превращало структурализм в «моду».

Кроме того, расширение в структурализме области объек­тивного описания и научного исследования культуры было вос­принято широкими слоями французской интеллигенции как по­зитивная альтернатива кризису философско-методологических схем экзистенциалистской и персоналистской ориентации. Отно­сительная стабилизация капитализма в послевоенной Франции потрясла устои мировоззрения среднего интеллигента, исконного хранителя прогрессистских традиций, ничуть не меньше, нежели раньше его очевидный кризис, и вызвала настроения песси­мизма, нигилизма, отчаяния. В этой ситуации насущной задачей становится уже не индивидуальное спасение человеческой сво­боды, согласно рецептам экзистенциализма, т. е. посредством предельного напряжения внутренних сил и иррационального действия, но поиск «нового» человека, новых форм «перевода» неповторимого индивидуального опыта на общезначимый язык социального действия. Марксизм при этом оставался очень важ­ной частью духовного багажа французской интеллигенции, од­нако многими ее представителями он при этом воспринимался в контексте «теорий», включавших его в господствующую идео­логию и недооценивавших его революционные возможности. В поисках подлинного эмоционально насыщенного человеческого бытия естественным было обращение к «третьему миру». Здесь было и ощущение вины перед «дикарем», близким к природе человеком с черной кожей, за то, что блага европейской циви­лизации так долго были ему недоступны, и тревога за то, что ныне его первозданная свобода находится под угрозой. Весь этот комплекс социально-психологических настроений выплески­вался в столь мощные социально-политические действия, как ре­волюционные выступления левой интеллигенции, студентов, ра­бочих в мае 1968 года. Он требовал осмысления нового отноше­ния индивидуального человека к истории и социально-политиче­скому действию в ней. Этот запрос был воспринят структура­лизмом.

На уровне идей и концепций специфика французского струк­турализма во многом определяется столкновением рационали­стических традиций национальной культуры с иррационализмом экзистенциалистско-персоналистской ориентации. В самом деле, Франция, как ни одна другая европейская страна, сохранила непрерывную традицию рационалистического мышления от Де-

карта до современных эпистемологов-неорационалистов. И вме­сте с тем Франция наиболее напряженно пережила полосу влия­ния иррационалистического субъективизма в эпоху второй ми­ровой войны. В силу этого непосредственного столкновения рационалистических традиций с пережитым опытом иррациона­лизма критика трансцендентального субъекта рационализма с его вневременной познавательной способностью сосуществует во французском структурализме с критикой иррационализма с его эмпирико-психологическим субъектом, а структуралист­ский проект выявления условий и предпосылок гуманитарного познания развертывается как бы в промежутке между тем и другим. Во всяком случае, во французском структурализме мы встречаем далеко не столь безоговорочную апологию рациона­лизма, как может показаться на первый взгляд.

Отношение французского структурализма к классическому буржуазному рационализму начинается с отталкивания. Осмыс­ливая собственную практику специальнонаучных исследований, структурализм подвергает критике такие основные абстракции классического буржуазного рационализма, как, например, пред­ставление о линейном совершенствовании предзаданных свойств разума в истории культуры, о «прозрачности» для познающего субъекта собственного сознания, о сводимости всех слоев и уровней сознания к единому рациональному центру, о пред­установленном единстве человеческой природы и принципиаль­ной однородности всех цивилизаций с европейской цивилизацией нового времени. Критика этих основных абстракций классиче­ского рационализма направлена у структуралистов на построе­ние новой модели обоснования знания. Структурализм, взятый как целое, стремится рационально реконструировать как раз те стороны социальной действительности, в объяснении которых ограниченность классического буржуазного рационализма вы­явилась наиболее отчетливо. Объектами научного анализа в структурализме становятся экзотика пространственно-геогра­фическая - социальные организации и духовные структуры пер­вобытных племен (К. Леви-Стросс); экзотика внутреннего мира человека со всеми глубинами бессознательных и неосознанных слоев его психосоматической структуры (Ж. Лакан); экзотика прошедших, качественно своеобразных периодов собственной культурной истории (М. Фуко, отчасти Р. Барт). При этом для структурализма характерно использование языка и некоторых методов его изучения как основы научности и в других обла­стях гуманитарного познания, либо включающих естественный язык как составной элемент, либо понимаемых по аналогии с языком как знаковая, означающая система.

Наиболее четко и строго методологические приемы лингви­стического анализа проводил в своей области - теоретической этнографии - основоположник структурного анализа во Фран­ции Клод Леви-Стросс. Это позволило ему по-новому описать

некоторые духовные структуры первобытных племен, обнару­жить рациональную основу в том, что его предшественники счи­тали «пралогическим» мышлением. Ролан Барт переносит эту методику с первобытных обществ на современные: он изучает прежде всего литературу, а также системы моды, еды, струк­туру города как особого рода означающие ансамбли, «социологика» которых в основе своей доступна рациональному пости­жению. Жак Лакан таким же образом использует лингвистиче­ские аналогии в исследовании человеческой психики и ее пато­логических нарушений. Он уподобляет структуру бессознатель­ного языковой структуре и ищет соизмерения между различ­ными уровнями психики, пути их рационального объяснения. Наконец, Мишель Фуко, самостоятельный и независимый пред­ставитель структурализма (сам он отрицает свою принадлеж­ность к структурализму, так же как, впрочем, почти все другие «структуралисты», кроме Леви-Стросса), осуществляет этот пе­ренос лингвистических приемов и понятий на область истории 1 . Он ищет в ней не эволюции тех или иных идей и представле­ний во времени, но их связной структуры в каждый историче­ский период, и интересуют его при этом не поверхностные раз­личия между теми или иными мнениями, но их глубинное род­ство на уровне общих мыслительных структур данного периода. Если отнести лингвистический структурализм к первому этапу европейского структурализма, а работы Леви-Стросса ко второму его этапу, тогда интересующая нас здесь работа Ми­шеля Фуко «Слова и вещи» отойдет, пожалуй, уже к третьему этапу. Для структуралистов этого поколения язык («текст», «дискурсия») служит уже не столько источником собственно методологических схем, сколько метафорой для обозначения не­коего общего принципа упорядочения, сорасчленения и взаимосоизмерения тех продуктов культуры, которые в готовом виде кажутся несоизмеримыми, в том числе различных идей и мне­ний в науке какого-либо отдельного периода.

1 Фуко, Мишель-Поль (1926-1984)-французский философ, историк и теоретик культуры. Преподавал в университетах Клермон-Феррана и Парижа. С 1970 по 1982 г. - в Коллеж де Франс, на кафедре систем мысли.

Основные работы: «Психическая болезнь и личность» (1964); «Безумие и неразумие: история безумия и классический век» (1961); «Раймон Руссель. Опыт исследования» (1963); «Рождение клиники: археология взгляда ме­дика» (1963); «Слова и вещи: археология гуманитарных наук» (1966); «Ар­хеология гуманитарных наук» (1966); «Археология знания» (1969); «Поря­док речи» (1970); «Надзор и наказание» (1975); «Воля к знанию» (1976); «Опыт наслаждений» (1984); «Забота о себе» (1984). Последние три работы составляют тома 1-3 «Истории сексуальности». Посмертно - «Итоги курса в Коллеж де Франс, 1970-1982» (1989). Статьи и выступления: «Пре­дисловие к превзойдению» (1963); «Отстояние, вид, первоначало» (1963); «Мысль извне» (1966); «Философский театр» (1970); «Что такое автор» (1969); «Ницше, генеалогия, история» (1971); «Игра власти» (1976); «Запад и истина секса» (1976) и др.

Таковы основные установки работы Фуко «Слова и вещи». Подзаголовок ее - «Археология гуманитарных наук». Фуко ис­следует здесь те исторически изменяющиеся структуры (по его выражению, «исторические априори), которые определяют усло­вия возможности мнений, теорий или даже наук в каждый ис­торический период, и называет их «эпистемами». Фуко противо­поставляет «археологию», которая вычленяет эти структуры, эти эпистемы, историческому знанию кумулятивистского типа, кото­рое описывает те или иные мнения, не выясняя условий их воз­можности. Основной упорядочивающий принцип внутри каждой эпистемы - это соотношение «слов» и «вещей». Соответственно различию в этом отношении Фуко вычленяет в европейской культуре нового времени три «эпистемы»: ренессансную (XVI век), классическую (рационализм XVII-XVIII веков) и современную (с конца XVIII - начала XIX века и по настоящее

В ренессанской эпистеме слова и вещи тождественны друг другу, непосредственно соотносимы друг с другом и даже взаи­мозаменяемы (слово-символ). В эпистеме классического рацио­нализма слова и вещи лишаются непосредственного сходства и соотносятся лишь опосредованно - через мышление, в простран­стве представления (не в психологическом смысле!) (слово-об­раз). В современной эпистеме слова и вещи опосредованы «язы­ком», «жизнью», «трудом», вышедшими за рамки пространства представления (слово - знак в системе знаков). Наконец, в но­вейшей литературе мы видим, как язык, чем дальше, тем больше, замыкается на самом себе, обнаруживает свое самостоя­тельное бытие. Слово-символ, слово-образ, слово-знак, слово, замкнутое на само себя, - таковы основные перипетии языка в новоевропейской культуре. В познавательном пространстве они определяют, по Фуко, и взаимосвязь элементов, более или менее опосредованно соотносимых с языком.

Ренессансная эпистема основана на сопричастности языка миру и мира языку, на разнообразных сходствах между словами языка и вещами мира. Слова и вещи образуют как бы единый текст, который является частью мира природы и может изучаться как природное существо. Наследие античной древности интерпретируется на тех же основаниях, что и сама при­рода; отсюда единство магии (прорицания природных событий) и эрудиции (расшифровки старинных текстов). Ренессансное знание - это не эклектическая смесь рациональных элементов с иррациональными, а связная система, подчиняющаяся соб­ственным, достаточно строгим законам.

В классической эпистеме слова и вещи соизмеряются друг с другом в мыслительном пространстве представления уже не посредством слов, но посредством тождеств и различий. Глав-

ная задача классического мышления - это построение всеобщей науки о порядке. Это порождает и тенденцию к математизации знания, и такие самостоятельные научные дисциплины, как «все­общая грамматика», «естественная история», «анализ богатств». Инструментом всеобщей науки о порядке выступают уже не естественные знаки, как в ренессансной эпистеме, но системы искусственных знаков, более простых и легких в употреблении. Это в свою очередь позволяет ввести в познание вероятность, комбинаторику, исчисления, таблицы, в которых сложные соче­тания элементов выводятся из их простых составляющих.

Положение языка в классической эпистеме одновременно и скромное, и величественное. Хотя язык теряет свое непосредственное сходство с миром вещей, он приобретает высшее пра­во - представлять и анализировать мышление. Введение содержания мышления в языковые формы расчленяет и проясняет их. Отсюда основной смысл «всеобщей грамматики». Он не сво­дится ни к применению логики к теории языка, ни к предвосхи­щению современной лингвистики. Всеобщая грамматика изучает одновременность мыслительных представлений в отношении к линейной последовательности словесных знаков. Недаром за­мысел всеобщей грамматики столь тесно связан с проектом энциклопедистов - представить весь мир и все познание мира посредством языка и в алфавитном порядке.

Новый способ отношения слов и вещей прослеживается и в естественной истории, и в анализе богатства. Условие воз­можности естественной истории в классический век заключено не в неразрывности слов и вещей, но в их сопринадлежности друг другу в пространстве представления. Естественная история классической эпохи вводит наблюдаемые объекты в простран­ство «хорошо построенного языка» и систематически описывает их основные признаки - форму, количество, величину и про­странственные соотношения элементов. Излюбленный.....объект

естественной истории классического века - растение, которое до­пускает наиболее наглядную классификацию по внешним при­знакам и составление исчерпывающих таблиц тождеств и различий. Сравнение элементов в классификационной таблице осуществимо двумя способами. Первый предполагает исчерпы­вающее описание одного объекта и затем сопоставление его с другими объектами, постепенно дополняющее его другими характерными признаками, складывающимися в совокупность признаков рода и вида (Бюффон). Второй определяет роды и виды растений более или менее произвольным набором призна­ков и опускает другие признаки, которые им противоречат (Лин­ней). Но и тот и другой путь (и «метод», и «система»), по Фуко, равно определяются общими установками классического мышления; тезисом о том, что «природа не делает скачков», вычленением видов посредством классификационной сетки тож­деств и различий между ними. А значит, между «фиксизмом»

и «эволюционизмом» в естественной истории классического пе­риода нет и не может быть, полагает Фуко, той противополож­ности, которую ищет в них история науки наших дней. «Эволю­ционизм» классической эпохи не имеет ничего общего с эволю­ционизмом в современном смысле слова постольку, поскольку он «линеен» и предполагает лишь бесконечное совершенствование живых существ внутри предустановленной иерархии, а вовсе не возникновение качественно новых видов живых организмов. Может быть, Кювье даже ближе современной биологии, - за­остряет свою мысль Фуко, - чем следовавший по стопам Бюффона Ламарк, потому что он выходит за рамки классического поля отношений мышления и бытия, вводя между ними ра­дикальную прерывность, а Ламарк замыкает свои эволюцио­нистские идеи рамками классически непрерывного пространства представления.

Анализ богатств, подобно всеобщей грамматике и естествен­ной истории, является не неумелым предшественником совре­менной политэкономии, но областью знания, управляемой соб­ственными закономерностями. Если экономическая мысль Воз­рождения трактует деньги как заместителя богатства или даже как само богатство, то в XVII веке - это лишь инструмент представления и анализа богатств, а богатство - представленное содержание денег. За спорами меркантилистов и физиократов в классической эпистеме прослеживается общая мыслительная основа: деньги рассматриваются как условный знак, значение которого изменяется - уменьшается или увеличивается в про­цессе обмена.

Общее сопоставление показывает, что анализ богатств, есте­ственная история и всеобщая грамматика подчиняются в клас­сической эпистеме единым закономерностям. Так, например, функциональная роль стоимости в структуре анализа богатств аналогична роли имени и глагола в структуре всеобщей грам­матики и одновременно роли понятия «структура» в естествен­ной истории. Возможность взаимопереходов между суждением и значением в языке, между структурой и признаком в есте­ственной истории, между стоимостью и ценой в структуре ана­лиза богатств определяется и обосновывается непрерывностью соотношения бытия и представления (репрезентации) - это «ме­тафизическая», философская доминанта классического мышле­ния, которая служит обоснованием конкретного научного позна­ния в эту эпоху. В современную эпоху это соотношение перево­рачивается: современная научная доминанта возникает на месте бывшей философской, а современная философская - на месте бывшей научной. В самом деле, когда политическая экономия рассматривает вопрос о соотношении стоимости и цены, биоло­гия изучает соотношение структур и признаков внутри биоло­гической организации живых существ, а филология стремится понять связь формальных структур со словесными значениями,

то тем самым науки XX века занимаются расчленением того самого пространства, где в классической эпистеме простиралась непрерывность соотношений между мышлением и бытием. А то место, где ранее размещались научные дисциплины, ныне за­полняют дисциплины философского цикла: проблематика фор­мализации теперь связана с анализом взаимоотношения логики и онтологии, проблематика интерпретации - с выявлением со­отношения времени и смысла и пр.

Конец классической эпистемы означает появление новых объектов познания - это жизнь, труд, язык - и тем самым со­здает возможность современных наук - биологии, политической экономии, лингвистики. Если в классической эпистеме основным способом бытия предметов познания было пространство, в ко­тором упорядочивались тождества и различия, то в современной эпистеме эту роль выполняет время, т. е. основным способом бытия предметов познания становится история. Причину станов­ления этих новых наук Фуко видит не в накоплении знаний и не в уточнении методов познания классической эпохи, но в из­менении внутренней структуры пространства познания - конфи­гурации эпистемы. Характерная черта современной эпистемы - это появление жизни, труда, языка в их внутренней силе, в их собственном бытии, законы которого не сводимы к логическим законам мышления. Вследствие этого на месте классического обмена богатств встает экономическое производство - труд, определяемый не игрой представлений покупателя, но реальной нуждой производителя. В естественной истории на месте клас­сификации внешних признаков по тождествам и различиям вы­является ранее скрытое и загадочное явление - «жизнь», а оп­позиции органического и неорганического, живого и неживого заменяют традиционное для классического мышления членение объектов познания на минералы, растения, животных. В иссле­дованиях языка на месте теории имен возникает теория флек­сий: первая искала за современными языками их исходный слой, где первичные корни соединялись бы с первичными смыслами, а вторая предлагает для исследования живую совокупность языков с целостными системами грамматических законов, не сводимых ни к каким универсальным законам представления и мышления.

Таким образом, репрезентация, представление, лишается своей синтезирующей роли в пространстве познания: смыслы в языке начинают определяться через грамматическую систему, обмен товаров - через труд, отличительные признаки живых организмов - не через другие столь же внешние признаки, но через скрытую и недоступную внешнему наблюдению организа­цию. Именно жизнь, труд, язык служат отныне условиями син­теза представлений в познании. В философском плане конец классической эпистемы намечается критической проблематикой обоснования познания у Канта. Кант ограничивает область ра-

ционального мышления, пространство представления и тем са­мым дает возможность новых «метафизик», т. е. философии жизни, труда, языка, которые лишь на первый взгляд кажутся пережитками «докритического догматизма».

Раскол единого пространства представления открывает в итоге возможность новых форм познания. С одной стороны, это кантовская проблематика трансцендентальной субъективно­сти как основы синтеза представлений (и ограниченность воз­можностей этого синтеза) ; во-вторых, это вопрос об обоснова­нии всякого возможного опыта и познания, поставленный уже со стороны новыми предельными и недоступными окончатель­ному постижению «трансценденталиями»- жизнью, трудом, языком; наконец, в-третьих, это позитивное научное познание тех объектов, условия возможности которых лежат в жизни, труде, языке. По мнению Фуко, этот треугольник, «критика - метафизика объекта - позитивизм», характерен для европей­ского познания с начала XIX века.

Отличительным признаком этой трехосновной эпистемы ока­зывается проблема человека как биологически конечного суще­ства, обреченного на труд под страхом голодной смерти и про­низанного структурами языка, созданного не им, возникшего раньше него. Эти темы антропологии оказываются, по Фуко, тесно связанными в современной эпистеме с темой истории. Ис­тория воплощает стремления конечного человека избавиться от исходной конечности своего бытия, уничтожить ее или хотя бы несколько уменьшить ее роль. Таких способов современная эпи­стема, по мнению Фуко, предлагает два: они принадлежат Рикардо и Марксу. У Рикардо движение истории состоит в посте­пенном приближении к точке идеального равновесия между че­ловеческими потребностями и экономическим производством и в пределе - к остановке времени. Напротив, у Маркса соотно­шение истории и антропологии обратное: убыстряющийся поток истории увеличивает экономическое производство, а также и число людей, которые, участвуя в этом производстве, сущес­твуют на грани голодной смерти; эти люди, испытавшие в пол­ной мере материальную нужду и духовные лишения, приобре­тают способность изменить направление истории посредством революционного действия и тем самым начать новое время, но­вую историю. Диаметральная противоположность этих решений, по мнению Фуко, лишь кажущаяся: археологическая почва обоих едина. Разумеется, для читателя-марксиста такое пони­мание было неприемлемо: революционная новизна марксизма по отношению к теории западной политической экономии (типа Рикардо), ему понятна и очевидна. Если Фуко не останавливается перед столь очевидным перегибом, то лишь потому, что его схема заменяет для него факты. И это не единственный слу­чай - по существу таким же антинаучным парадоксом выгля-

дит провозглашение Кювье, а не Ламарка предшественником эволюционной биологии, о чем речь шла выше.

Как уже говорилось, язык в эпистеме XIX века превращается из прозрачного посредника мышления и представления в объект познания, обладающий собственным бытием и историей. Эта по­теря языком привилегированного места в пространстве мыш­ления восполняется несколькими способами. Во-первых, пафо­сом позитивистской мечты об идеальном, логичном, очищенном от случайностей повседневного употребления языке науки; во-вторых, восстановлением «критической» ценности изучения языка, его особой роли в искусстве понимания текстов; в-третьих, появлением литературы в узком и собственном смысле слова, возрождающей язык в его «непереходном», само­замкнутом бытии. Для современного мышления важнейшими об­ластями действия языка являются интерпретация и формализа­ция, или, иначе, выявление того, что, собственно, сказано в языке и что вообще может быть в нем сказано. Предел ин­терпретации - столкновение с тем бессознательным, которое не­выразимо ни в каком языке (Фрейд и феноменология). Предел формализации - формы чистого мышления, лишенного языко­вой оболочки и просвечивающего в своей логической структуре (Рассел и структурализм). И здесь, утверждает Фуко, археоло­гическая почва обоих ответов, несмотря на их внешнюю проти­воположность, едина.

Но самой характерной приметой современной эпистемы яв­ляется, по Фуко, ее отношение к проблеме человека.

«Гуманизм» Возрождения или «рационализм» классической эпохи вполне могли отводить человеку привилегированное место во Вселенной, рассуждать об абстрактной природе человека, о его душе и теле, о проблеме рас, о пределах познания чело­века или пределах его свободы, тем не менее они не могли по­мыслить человека таким, каким он дан современной эпохе. Че­ловек не возникал в этих эпистемах потому, что место его воз­можного появления скрадывалось гладкостью взаимопереходов между порядком мысли и порядком бытия. Непрерывность этих переходов обосновывалась всеобщим языком классической эпохи, непрерывно простиравшимся по всему полю бытия-позна­ния в его единстве. Это исключало важнейший с точки зрения современной философии вопрос - проблему бытия сознания и познания. С точки зрения современной эпистемы познание осу­ществляется не чистой познающей инстанцией, а конечным че­ловеком, ограниченным в каждую историческую эпоху конкрет­ными формами своего тела, потребностей, языка. Связь бытия и мышления в классической эпистеме осуществлялась как бы помимо человека и не нуждалась в нем, и только возниконовение жизни, труда, языка в их несводимой к мыслительным пред­ставлениям специфичности потребовало «появления» человека, чтобы осуществляться только в нем и через него. К человеку

можно приблизиться, лишь познавая его биологический орга­низм, производимые им предметы, язык, на котором он говорит. Тем самым между конечным человеческим бытием и конечными содержаниями жизни, труда, языка устанавливается отношение взаимообоснования: конечное бытие начинает здесь обосновы­вать само себя, упраздняя тем самым метафизику бесконеч­ного.

Современный человек - это, таким образом, единство эмпи­рического и трансцендентального. Это значит, что только в че­ловеке и через него происходит познание каких-либо эмпириче­ских содержаний, и вместе с тем только в нем это познание обосновывается, поскольку именно в нем природное простран­ство живого тела связывается с историческим временем культуры.

Другая особенность человека заключена в том, что он не является ни инертным объектом, «вещью среди вещей», ни спо­собным к безграничному самосознанию cogito. Тем самым он оказывается одновременно и местом заблуждения (с точки зре­ния классического рационализма сама возможность заблужде­ния всегда оставалась проблемой), и источником напряженного призыва к познанию и самопознанию, которое только и делает человека человеком. Теперь проблемой становится уже не по­знание природы, внешнего мира, но познание человеком самого себя: своего живого тела, обыденного труда и привычного языка, которые до сих пор были для него естественными, оста­ваясь при этом непонятными. Человек стремится, но никогда не может полностью понять механизмы языка, на котором он го­ворит, осознать себя как живой организм, осуществляющий свои биологические функции независимо от своего сознания и воли, уразуметь себя как источник труда, который одновременно и «меньше» (поскольку воплощает лишь незначительную часть его возможностей), и «больше» человека (поскольку последствия любого его практического действия в мире безграничны и не могут быть все предугаданы наперед).

«Немыслимость» такого исчерпывающего самопознания - это не случайный момент в прозрачных отношениях человека с миром природы и людей,.но необходимый спутник человече­ского существования. В современной философии «немыслимое» выступает в самых различных обличьях (например, как «бес­сознательное» или как «отчужденный человек»), но выполняет сходную роль: исподволь влияя на человека, оно побуждает его к знанию и действию. Внедряясь в бытие, мысль приводит его в движение, она не скользит по объекту, но становится реальной силой, действием, практикой.

Рамки современной эпистемы, открывающей человека в про­странстве познания, простираются, по Фуко, от Канта, возве­стившего о начале «антропологической эпохи», до Ницше, воз­вестившего о ее конце, о грядущем пробуждении современности 18

от «антропологического сна». Между человеком и языком в культуре устанавливаются как бы отношения взаимодополни­тельности. Однородность и единообразие языка классической эпохи исключали возможность человека: человек появляется в современной эпистеме одновременно с распадением связи между бытием и представлением, с раздроблением языка, не­когда осуществлявшего эту связь, на множество ролей и функ­ций. Итенденции развития языка новейшей литературы, в своей самозамкнутости все более обретающего свое давно утерянное единство, предвещают, по мнению Фуко, что человек - т. е. об­раз человека в современной культуре - уже близок к исчезно­вению и, возможно, исчезнет, как «лицо, начертанное на при­брежном песке».

Книга Фуко была со вниманием встречена критикой и ши­рокими кругами читателей. И теперь, когда с момента ее вы­хода в свет прошло уже почти тридцать лет, споры о ней не за­тихают. При этом разноречивые мнения критики свидетель­ствуют и о том, что книга затронула жизненно значимые вопросы, и о том, как сложны и противоречивы ее проблемы 1 .

Какова главная мысль книги? Какова философская позиция ее автора? Феноменологи и экзистенциалисты упрекали Фуко в позитивизме - будь то «позитивизм понятий» (Дюфренн), «позитивизм знаков» (Сартр) или просто позитивизм как абсо­лютизация готовых, застывших форм знания (Лебон). Позити-

1 S. Le Bon. Un positiviste désespéré: Michel Foucault. - "Les temps modernes", 1967, № 248; R. В о u d о n. Pour une philosophie des sciences socialec. - "Revue philosophique", 1969, № 3-4; P. В u r g e l i n. L"archaéologie du savoir. - "Esprit", 1967, № 360; G. Canguilhem. Mort de l"homme on épuisement du cogito? - "Critique", 1967, № 242; J. Соlоmbel. Les mots de Foucault et les choses. - "La nouvelle critique", 1967, № 4 (185); M. Соrvez. Les structuralistes, Paris, 1969; J.-M. Dоmenaсh. Le système et la personne. - "Esprit", 1967, № 360; M. Dufrenne. La philosophie du néo­positivisme. - "Esprit", 1967, № 360; F. Furet. The french left. - "Survey", 1967, № 62; Entretiens sur Michel Foucault (J. Proust, J. Stefanini, E. Verley). - "La Pensée", 1968, № 137; A. Guedez. Foucault, Paris, 1972; V. Labeyrie. Remarques sur l"évolution du concept de biologie. - "Pensée", 1967, № 135; Н. Lefebvre. Positions contre les technocrates, Paris, 1967; J. Parain-Vial. Analyses structurales et idéologies structu­ralistes, Toulouse, 1969; J.-M. Pelorson. Michel Foucault et l"Espagne. - "La Pensée", 1968, № 139; Ph. Pettit. The concept of structuralism: a cri­tical analysis, Dublin, 1976; J. Piaget. Le structuralisme, Paris, 1968; P. Toinet et J. Critti. Le structuralisme: science et idéologie, Paris, 1968; P. Vilar. Les mots et les choses dans la pensée économique. - "La nouvelle critique", 1967, № 5 (186); F. Wahl. La Philosophie entre l"avant et l"après du structuralisme. - "Ou"est-ce que le structuralisme?". Paris, 1968; Н. White. Foucault decoded: notes from underground. - "History and theory. Studies in the philosophy of history", 1973, vol. XII, № 1.

висты отказывались записывать Фуко в свой лагерь: что же это за позитивизм, если он не соответствует лабораторным крите­риям подлинной научности? (Будон). Многие критики усматри­вали у Фуко характерные черты феноменологического мышле­ния (Валь), например появление бытия в хайдеггеровском смысле (Дюфренн), и даже видели в «Словах и вещах» чуть ли не «введение в философию бытия языка» (Парен-Вьяль). На поверку оказывалось также, что эпистемы в концепции Фуко имеют гораздо больше общего с кантовскими априорными структурами познания, переосмысленными с точки зрения но­вого познавательного опыта, нежели с применением лингвисти­ческих моделей в левистроссовском смысле (Доменак, Парен-Вьяль). Порой роль «Слов и вещей» в обосновании современ

ртедйумпчйе

ьФБ ЛОЙЗБ ЧЩЪЧБОБ Л ЦЙЪОЙ ПДОЙН ЙЪ РТПЙЪЧЕДЕОЙК вПТИЕУБ". фПЮОЕЕ-УНЕИПН, РТПЪЧХЮБЧЫЙН РПД ЧМЙСОЙЕН ЕЗП ЮФЕОЙС, УНЕИПН, ЛПФПТЩК ЛПМЕВМЕФ ЧУЕ РТЙЧЩЮЛЙ ОБЫЕЗП НЩЫМЕОЙС - ОБЫЕЗП РП ЬРПИЕ Й ЗЕПЗТБЖЙЙ - Й УПФТСУБЕФ ЧУЕ ЛППТДЙОБФЩ Й РМПУЛПУФЙ, ХРПТСДПЮЙЧБАЭЙЕ ДМС ОБУ ЧЕМЙЛПЕ ТБЪОППВТБЪЙЕ УХЭЕУФЧ, ЧУМЕДУФЧЙЕ ЮЕЗП ХФТБЮЙЧБЕФУС ХУФПКЮЙЧПУФШ Й ОБДЕЦОПУФШ ОБЫЕЗП ФЩУСЮЕМЕФОЕЗП ПРЩФБ фПЦДЕУФЧЕООПЗП Й йОПЗП. ч ЬФПН РТПЙЪЧЕДЕОЙЙ ГЙФЙТХЕФУС ОЕЛБС ЛЙФБКУЛБС ЬОГЙЛМПРЕДЙС, Ч ЛПФПТПК ЗПЧПТЙФУС, ЮФП ЦЙЧПФОЩЕ РПДТБЪДЕМСАФУС ОБ: Б) РТЙОБДМЕЦБЭЙИ йНРЕТБФПТХ, В) ВБМШЪБНЙТПЧБООЩИ, Ч) РТЙТХЮЕООЩИ, З) НПМПЮОЩИ РПТПУСФ, Д) УЙТЕО, Е) УЛБЪПЮОЩИ, Ц) ВТПДСЮЙИ УПВБЛ, Ъ) ЧЛМАЮЕООЩИ Ч ОБУФПСЭХА ЛМБУУЙЖЙЛБГЙА, Й) ВХКУФЧХАЭЙИ, ЛБ"Л Ч ВЕЪХНЙЙ, Л) ОЕЙУЮЙУМЙНЩИ, М) ОБТЙУПЧБООЩИ ПЮЕОШ ФПОЛПК ЛЙУФПЮЛПК ЙЪ ЧЕТВМАЦШЕК ЫЕТУФЙ, Н) Й РТПЮЙИ, Й) ФПМШЛП ЮФП ТБЪВЙЧЫЙИ ЛХЧЫЙО, П) ЙЪДБМЕЛБ ЛБЦХЭЙИУС НХИБНЙ. рТЕДЕМ ОБЫЕЗП НЩЫМЕОЙС-ФП ЕУФШ УПЧЕТЫЕООБС ОЕЧПЪНПЦОПУФШ НЩУМЙФШ ФБЛЙН, ПВТБЪПН-ЧПФ ЮФП УТБЪХ ЦЕ ПФЛТЩЧБЕФУС ОБЫЕНХ ЧЪПТХ, ЧПУИЙЭЕООПНХ ЬФПК ФБЛУПОПНЙЕК;
ЧПФ ЛБЛПЕ ЬЛЪПФЙЮЕУЛПЕ ПЮБТПЧБОЙЕ ЙОПЗП УРПУПВБ НЩУМЙФШ РТЕДУФБЕФ РЕТЕД ОБНЙ РПД РПЛТПЧПН БРПМПЗБ.

юФП ЦЕ ЙНЕООП ОЕМШЪС ПУНЩУМЙФШ, П ЛБЛПК ОЕЧПЪНПЦОПУФЙ ЙДЕФ ТЕЮШ? лБЦДПК ЙЪ ЬФЙИ ОЕПВЩЮОЩИ ТХВТЙЛ НПЦОП ДБФШ ФПЮОХА ЙОФЕТРТЕФБГЙА Й ЛПОЛТЕФОПЕ УПДЕТЦБОЙЕ; ОЕЛПФПТЩЕ ЙЪ ОЙИ Й Ч УБНПН ДЕМЕ ЧЛМАЮБАФ ЖБОФБУФЙЮЕУЛЙЕ УХЭЕУФЧБ - УЛБЪПЮОЩИ ЦЙЧПФОЩИ ЙМЙ УЙТЕО; ОП ЧЩДЕМСС ЙИ, ЛЙФБКУЛБС ЬОГЙЛМПРЕДЙС ЛБЛ ТБЪ РТЕРСФУФЧХЕФ ЧПЪНПЦОПУФЙ ПФПЦДЕУФЧЙФШ ЙИ УП ЧУЕНЙ РТПЮЙНЙ; ПОБ ФЭБФЕМШОП ПФМЙЮБЕФ ТЕБМШОП УХЭЕУФЧХАЭЙИ ЦЙЧПФОЩИ (ВХКУФЧХАЭЙИ, ЛБЛ Ч ВЕЪХНЙЙ, ЙМЙ ФПМШЛП ЮФП ТБЪВЙЧЫЙИ ЛХЧЫЙО) ПФ УХЭЕУФЧХАЭЙИ МЙЫШ Ч ЧППВТБЦЕОЙЙ. пРБУОЩЕ УНЕЫЕОЙС РТЕДПФЧТБЭЕОЩ, ЗЕТВЩ Й ВБУОЙ ОБЫМЙ УЧПЕ УРЕГЙЖЙЮЕУЛПЕ НЕУФП; ОЕФ ВПМШЫЕ ОЕНЩУМЙНЩИ БНЖЙВЙК, ОЕФ ЛПЗФЙУФЩИ ЛТЩМШЕЧ, ОЕФ ПНЕТЪЙФЕМШОПК ЮЕЫХКЮБФПК ЛПЦЙ, ОЕФ Й ЬФЙИ НОПЗПМЙЛЙИ, ВЕУПЧУЛЙИ, ПЗОЕДЩЫБЭЙИ ЮХДЙЭ. юХДПЧЙЭОПУФШ ПВМЙЛБОЕ ИБТБЛФЕТЙЪХЕФ ОЙ УХЭЕУФЧХАЭЙИ ТЕБМШОП, ОЙ ЧППВТБЦБЕНЩИ ЪЧЕТЕК; ПОБ ОЕ МЕЦЙФ Ч ПУОПЧЕ Й ЛБЛПК-МЙВП УФТБООПК УРПУПВОПУФЙ. еЕ ЧППВЭЕ ОЕ ВЩМП ВЩ Ч ЬФПК ЛМБУУЙЖЙЛБГЙЙ, ЕУМЙ ВЩ ПОБ ОЕ РТПОЙЛМБ ЧП ЧУЕ РТПВЕМЩ, ЧП ЧУЕ РТПНЕЦХФЛЙ, ТБЪДЕМСАЭЙЕ ПДОЙ УХЭЕУФЧБ ПФ ДТХЗЙИ. оЕЧПЪНПЦОПУФШ ЛТПЕФУС ОЕ Ч УЛБЪПЮОЩИ ЦЙЧПФОЩИ, РПУЛПМШЛХ ПОЙ ФБЛ Й ПВПЪОБЮЕОЩ, Б Ч ЙИ РТЕДЕМШОПК ВМЙЪПУФЙ Л ВТПДСЮЙН УПВБЛБН ЙМЙ Л ФЕН ЦЙЧПФОЩН, ЛПФПТЩЕ ЙЪДБМЕЛБ ЛБЦХФУС НХИБНЙ. йНЕООП УБН БМЖБЧЙФОЩК ТСД (Б, В, Ч, З), УЧСЪЩЧБАЭЙК ЛБЦДХА ЛБФЕЗПТЙА УП ЧУЕНЙ ДТХЗЙНЙ, РТЕЧПУИПДЙФ ЧППВТБЦЕОЙЕ Й ЧУСЛПЕ ЧПЪНПЦОПЕ НЩЫМЕОЙЕ.

тЕЮШ, ЧРТПЮЕН, ЙДЕФ ОЕ П РТЙЮХДМЙЧПУФЙ ОЕПВЩЮОЩИ УПРПУФБЧМЕОЙК. йЪЧЕУФОП, ОБУЛПМШЛП ПЫЕМПНМСАЭЙН ПЛБЪЩЧБЕФУС УВМЙЦЕОЙЕ ЛТБКОПУФЕК ЙМЙ РПРТПУФХ ОЕПЦЙДБООПЕ УПУЕДУФЧПЧБОЙЕ ОЕ УЧСЪБООЩИ НЕЦДХ УПВПК ЧЕЭЕК: ХЦЕ УБНП РЕТЕЮЙУМЕОЙЕ, УФБМЛЙЧБАЭЕЕ ЙИ ЧНЕУФЕ, ПВМБДБЕФ НБЗЙЮЕУЛПК УЙМПК. с ВПМШЫЕ ОЕ ЗПМПДЕО, - ЗПЧПТЙФ ьУФЕО. - чЕУШ УЕЗПДОСЫОЙК ДЕОШ ВХДХФ Ч ВЕЪПРБУОПУФЙ РПД РПЛТПЧПН НПЕК УМАОЩ: Aspics, Amphisbenes, Aneru-dutes, Abedessimons, Alarthraz, Ammobates, Apinaos, Alatrabans, Aractes, Asterions, Alcharates, Arges, Araines, Ascalabes, Attela-bes, Ascalabotes, Aemorroides... ". оП ЧУЕ ЬФЙ ЮЕТЧЙ Й ЪНЕЙ, ЧУЕ ЬФЙ ПВЙФБФЕМЙ ЗОЙМЙ Й ФТСУЙО ЛЙЫБФ, ЛБЛ Й УМПЗЙ, ОБЪЩЧБАЭЙЕ ЙИ, Ч УМАОЕ ьУФЕОБ: Ч ОЕК ПОЙ ПВМБДБАФ УЧПЙН ПВЭЙН НЕУФПН РПДПВОП ФПНХ, ЛБЛ ЙН УФБОПЧЙФУС ПРЕТБГЙПООЩК УФПМ ДМС ЪПОФЙЛБ Й ЫЧЕКОПК НБЫЙОЩ. еУМЙ УФТБООПУФШ ЙИ ЧУФТЕЮЙ Й ПВОБТХЦЙЧБЕФУС, ФП ЬФП ВМБЗПДБТС ЬФПНХ Й, ЬФПНХ Ч, ЬФПНХ ОБ, РТПЮОПУФШ Й ПЮЕЧЙДОПУФШ ЛПФПТЩИ ЗБТБОФЙТХЕФ ЧПЪНПЦОПУФШ ЙИ УПЧНЕЭЕОЙС. лПОЕЮОП, ОЕЧЕТПСФОП, ЮФПВЩ ЗЕНПТТПЙ, РБХЛЙ Й БН-НПВБФЩ ПДОБЦДЩ УНЕЫБМЙУШ ВЩ РПД ЪХВБНЙ ьУФЕОБ, ОП Ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ Ч ЬФПК ЗПУФЕРТЙЙНОПК Й ОЕОБУЩФОПК ЗМПФЛЕ Х ОЙИ ВЩМП ЗДЕ ТБУРПМПЦЙФШУС Й ПВТЕУФЙ УПУХЭЕУФЧПЧБОЙЕ РПД ПДОЙН ОЈВПН.

оБРТПФЙЧ, ЮХДПЧЙЭОПУФШ, ЛПФПТХА вПТИЕУ ЧЧПДЙФ Ч УЧПЕ РЕТЕЮЙУМЕОЙЕ, УПУФПЙФ Ч ФПН, ЮФП ПВЭЕЕ РТПУФТБОУФЧП ЧУФТЕЮ ПЛБЪЩЧБЕФУС ЪДЕУШ ТБЪТХЫЕООЩН. оЕЧПЪНПЦОЩН СЧМСЕФУС ОЕ УПУЕДУФЧП ЧЕЭЕК, ОП ПВЭБС РПЮЧБ ЙИ УПУЕДУФЧПЧБОЙС. зДЕ ВЩ ЕЭЕ НПЗМЙ ЧУФТЕФЙФШУС ЦЙЧПФОЩЕ, Й) ВХКУФЧХАЭЙЕ, ЛБЛ Ч ВЕЪХНЙЙ, Л) ОЕЙУЮЙУМЙНЩЕ, М) ОБТЙУПЧБООЩЕ ПЮЕОШ ФПОЛПК ЛЙУФПЮЛПК ЙЪ ЧЕТВМАЦШЕК ЫЕТУФЙ, ЛБЛ ОЕ Ч ВЕУФЕМЕУОПН ЗПМПУЕ, ПУХЭЕУФЧМСАЭЕН ЙИ РЕТЕЮЙУМЕОЙЕ, ЛБЛ ОЕ ОБ УФТБОЙГЕ, ОБ ЛПФПТПК ПОП ЪБРЙУЩЧБЕФУС? зДЕ ВЩ ЕЭЕ НПЗМЙ ВЩФШ УПРПУФБЧМЕОЩ, ЛБЛ ОЕ Ч ОЕ ЙНЕАЭЕН НЕУФБ РТПУФТБОУФЧЕ СЪЩЛБ? оП, ТБЪНЕЭБС ЙИ, СЪЩЛ ЧУЕЗДБ ПФЛТЩЧБЕФ МЙЫШ ФБЛПЕ РТПУФТБОУФЧП, ЛПФПТПЕ ОЕДПУФХРОП ПУНЩУМЕОЙА. гЕОФТБМШОБС ЛБФЕЗПТЙС ЦЙЧПФОЩИ, ЧЛМАЮЕООЩИ Ч ОБУФПСЭХА ЛМБУУЙЖЙЛБГЙА, СУОП РПЛБЪЩЧБЕФ РПУТЕДУФЧПН ОЕДЧХУНЩУМЕООПК УУЩМЛЙ ОБ ЙЪЧЕУФОЩЕ РБТБДПЛУЩ, ЮФП ОЙЛПЗДБ ОЕ ХДБУФУС ХУФБОПЧЙФШ НЕЦДХ ЛБЦДПК ЙЪ ЬФЙИ УПЧПЛХРОПУФЕК Й УПЧПЛХРОПУФША, ПВЯЕДЙОСАЭЕК ЙИ, ХУФПКЮЙЧПЕ ПФОПЫЕОЙЕ УПДЕТЦЙНПЗП Л УПДЕТЦБЭЕНХ: ЕУМЙ ЧУЕ ВЕЪ ЙУЛМАЮЕОЙС ТБУРТЕДЕМЕООЩЕ ЦЙЧПФОЩЕ ТБЪНЕЭБАФУС Ч ПДОПК ЙЪ ЛМЕФПЛ ФБВМЙГЩ, ФП ОЕ ОБИПДСФУС МЙ Ч ОЕК ЧУЕ ДТХЗЙЕ ЛМЕФЛЙ? б Ч ЛБЛПН РТПУФТБОУФЧЕ РПНЕЭБЕФУС УБНБ ЬФБ ЛМЕФЛБ? вЕУУНЩУМЙГБ ТБЪТХЫБЕФ Й РЕТЕЮЙУМЕОЙС, ДЕМБС ОЕЧПЪНПЦОЩН ФП В, Ч ЛПФПТПН ТБУРТЕДЕМСМЙУШ ВЩ РЕТЕЮЙУМСЕНЩЕ СЧМЕОЙС. вПТИЕУ ОЕ РТЙВБЧМСЕФ ОЙЛБЛПК ЖЙЗХТЩ Л БФМБУХ ОЕЧПЪНПЦОПЗП, ПО ОЙЗДЕ ОЕ ЧЩЪЩЧБЕФ ЧУРЩЫЛХ РПЬФЙЮЕУЛПЗП УПЮЕФБОЙС, ПО МЙЫШ ХЧЕТФЩЧБЕФУС ПФ УБНПК УЛТПНОПК, ОП Й УБНПК ОБУФПСФЕМШОПК ОЕПВИПДЙНПУФЙ; ПО ЙЪЩНБЕФ НЕУФП, ВЕЪЗМБУОХА ПУОПЧХ, ОБ ЛПФПТПК УХЭЕУФЧБ НПЗХФ УПЧНЕЭБФШУС ДТХЗ У ДТХЗПН.

йЪЯСФЙЕ ЬФП ЪБНБУЛЙТПЧБОП, ЙМЙ, УЛПТЕЕ, ЦБМЛЙН ПВТБЪПН ПВПЪОБЮЕОП ВХЛЧЕООЩН РЕТЕЮЙУМЕОЙЕН Ч ТБНЛБИ ОБЫЕЗП БМЖБЧЙФБ, РТЕДОБЪОБЮЕООЩН УМХЦЙФШ ОБРТБЧМСАЭЕК (ЕДЙОУФЧЕООП ЪТЙНПК) ОЙФША ДМС РЕТЕЮЙУМЕОЙК ЛЙФБКУЛПК ЬОГЙЛМПРЕДЙЙ... лПТПФЛП ЗПЧПТС, ЙЪЯСФ ЪОБНЕОЙФЩК ПРЕТБГЙПООЩК УФПМ. чПЪДБЧБС тХУУЕМА " МЙЫШ Ч ОЕВПМШЫПК УФЕРЕОЙ ДПМЦОПЕ ЪБ ЕЗП ОЕЙЪНЕООП ЧБЦОЩЕ ЪБУМХЗЙ, С ЙУРПМШЪХА ЬФП УМПЧП УФПМ Ч ДЧХИ УПЧНЕЭБЕНЩИ УНЩУМБИ: ОЙЛЕМЙТПЧБООЩК, РТПТЕЪЙОЕООЩК, УЙСАЭЙК ВЕМЙЪОПК, УЧЕТЛБАЭЙК РПД УПМОГЕН ВЕУФЕОЕЧЩИ МБНР УФПМ, ОБ ЛПФПТПН ОБ НЗОПЧЕОЙЕ, Б НПЦЕФ ВЩФШ ОБЧУЕЗДБ, ЪПОФЙЛ ЧУФТЕЮБЕФ ЫЧЕКОХА НБЫЙОХ; Й ФБВМЙГБ 2, У РПНПЭША ЛПФПТПК НЩУМШ ХРПТСДПЮЙЧБЕФ СЧМЕОЙС, ТБЪДЕМСЕФ ЙИ ОБ ЛМБУУЩ, ЗТХРРЙТХЕФ РП ОБЪЧБОЙСН, ПВПЪОБЮБАЭЙН ЙИ УИПДУФЧБ Й ПФМЙЮЙС,-ПВМБУФШ, ЗДЕ ОБЮЙОБС У ОЕЪБРБНСФОЩИ ЧТЕНЕО СЪЩЛ РЕТЕУЕЛБЕФУС У РТПУФТБОУФЧПН.

ьФПФ ФЕЛУФ вПТИЕУБ ЪБУФБЧЙМ НЕОС ДПМЗП УНЕСФШУС, ОП РТЙ ЬФПН С ЙУРЩФЩЧБМ ЧРПМОЕ ПРТЕДЕМЕООХА, ФТХДОП РТЕПДПМЙНХА ОЕМПЧЛПУФШ, ПВХУМПЧМЕООХА, НПЦЕФ ВЩФШ, ФЕН, ЮФП ЧУМЕД ЪБ УНЕИПН ТПЦДБМПУШ РПДПЪТЕОЙЕ, ЮФП УХЭЕУФЧХЕФ ИХДЫЙК ВЕУРПТСДПЛ, ЮЕН ВЕУРПТСДПЛ ОЕХНЕУФОПЗП Й УВМЙЦЕОЙС ОЕУПЧНЕУФЙНПЗП. ьФП ВЕУРПТСДПЛ, ЧЩУЧЕЮЙЧБАЭЙК ЖТБЗНЕОФЩ НОПЗПЮЙУМЕООЩИ ЧПЪНПЦОЩИ РПТСДЛПЧ Ч МЙЫЕООПК ЪБЛПОБ Й ЗЕПНЕФТЙЙ ПВМБУФЙ ЗЕФЕ-ТПЛМЙФОПЗП; Й ОБДП ЙУФПМЛПЧБФШ ЬФП УМПЧП, ЙУИПДС ОЕРПУТЕДУФЧЕООП ЙЪ ЕЗП ЬФЙНПМПЗЙЙ, ЮФПВЩ ХМПЧЙФШ, ЮФП СЧМЕОЙС ЪДЕУШ РПМПЦЕОЩ, ТБУРПМПЦЕОЩ, ТБЪНЕЭЕОЩ Ч ОБУФПМШЛП ТБЪМЙЮОЩИ РМПУЛПУФСИ, ЮФП ОЕЧПЪНПЦОП ОБКФЙ ДМС ОЙИ РТПУФТБОУФЧП ЧУФТЕЮЙ, ПРТЕДЕМЙФШ ПВЭЕЕ НЕУФП ДМС ФЕИ Й ДТХЗЙИ. хФПРЙЙ ХФЕЫБАФ: ЙВП, ОЕ ЙНЕС ТЕБМШОПЗП НЕУФБ, ПОЙ ФЕН ОЕ НЕОЕЕ ТБУГЧЕФБАФ ОБ ЮХДЕУОПН Й ТПЧОПН РТПУФТБОУФЧЕ; ПОЙ ТБУРБИЙЧБАФ РЕТЕД ОБНЙ ЗПТПДБ У ЫЙТПЛЙНЙ РТПУРЕЛФБНЙ, ИПТПЫП ЧПЪДЕМБООЩЕ УБДЩ, УФТБОЩ ВМБЗПРПМХЮЙС, ИПФС РХФЙ Л ОЙН УХЭЕУФЧХАФ ФПМШЛП Ч ЖБОФБЪЙЙ. зЕФЕТПФПРЙЙ ФТЕЧПЦБФ, ЧЙДЙНП, РПФПНХ, ЮФП ОЕЪБНЕФОП ПОЙ РПДТЩЧБАФ СЪЩЛ; РПФПНХ ЮФП ПОЙ НЕЫБАФ ОБЪЩЧБФШ ЬФП Й ФП; РПФПНХ ЮФП ПОЙ ТБЪВЙЧБАФ ОБТЙГБФЕМШОЩЕ ЙНЕОБ ЙМЙ УПЪДБАФ РХФБОЙГХ НЕЦДХ ОЙНЙ; РПФПНХ ЮФП ПОЙ ЪБТБОЕЕ ТБЪТХЫБАФ УЙОФБЛУЙУ, Й ОЕ ФПМШЛП ФПФ, ЛПФПТЩК УФТПЙФ РТЕДМПЦЕОЙС, ОП Й ФПФ, НЕОЕЕ СЧОЩК, ЛПФПТЩК УГЕРМСЕФ УМПЧБ Й ЧЕЭЙ (РП УНЕЦОПУФЙ ЙМЙ РТПФЙЧПУФПСОЙА ДТХЗ ДТХЗХ). йНЕООП РПЬФПНХ ХФПРЙЙ ДЕМБАФ ЧПЪНПЦОЩНЙ ВБУОЙ Й ТБУУХЦДЕОЙС: ПОЙ МЕЦБФ Ч ЖБТЧБФЕТЕ СЪЩЛБ, Ч ЖХОДБНЕОФБМШОПН ЙЪНЕТЕОЙЙ ЖБВХМЩ.; ЗЕФЕТПФПРЙЙ (ЛПФПТЩЕ ФБЛ ЮБУФП ЧУФТЕЮБАФУС Х вПТИЕУБ) ЪБУХЫЙЧБАФ ЧЩУЛБЪЩЧБОЙЕ, ДЕМБАФ УМПЧБ БЧФПОПНОЩНЙ; ПУРБТЙЧБАФ, ОБЮЙОБС У ЕЕ ПУОПЧ, ЧУСЛХА ЧПЪНПЦОПУФШ ЗТБННБФЙЛЙ; ПОЙ РТЙЧПДСФ Л ТБЪЧСЪЛЕ НЙЖЩ Й ПВТЕЛБАФ ОБ ВЕУРМПДЙЕ МЙТЙЪН ЖТБЪ.

рП-ЧЙДЙНПНХ, ОЕЛПФПТЩЕ БЖБЪЙЛЙ ОЕ НПЗХФ ЛМБУУЙЖЙГЙТПЧБФШ ЕДЙОППВТБЪОП НПФЛЙ ЫЕТУФЙ ТБЪОПК ПЛТБУЛЙ, МЕЦБЭЙЕ РЕТЕД ОЙНЙ ОБ УФПМЕ, ЛБЛ ЕУМЙ ВЩ ЬФПФ ЮЕФЩТЕИХЗПМШОЙЛ ОЕ НПЗ УМХЦЙФШ ПДОПТПДОЩН Й ОЕКФТБМШОЩН РТПУФТБОУФЧПН, ЗДЕ РТЕДНЕФЩ ПДОПЧТЕНЕООП ПВОБТХЦЙЧБМЙ ВЩ ОЕРТЕТЩЧОПУФШ УЧПЙИ ФПЦДЕУФЧ ЙМЙ ТБЪМЙЮЙК Й УЕНБОФЙЮЕУЛПЕ РПМЕ УЧПЙИ ОБЙНЕОПЧБОЙК. ч ЬФПН ПДОПТПДОПН РТПУФТБОУФЧЕ, ЗДЕ ЧЕЭЙ ПВЩЮОП ТБУРТЕДЕМСАФУС Й ОБЪЩЧБАФУС, БЖБЪЙЛЙ ПВТБЪХАФ НОПЦЕУФЧП ОЕВПМШЫЙИ, ОЕТПЧОП ПЮЕТЮЕООЩИ Й ЖТБЗНЕОФБТОЩИ ХЮБУФЛПЧ, Ч ЛПФПТЩИ ВЕЪЩНСООЩЕ ЮЕТФЩ УИПДУФЧБ УЛМЕЙЧБАФ ЧЕЭЙ Ч ТБЪПВЭЕООЩЕ ПУФТПЧЛЙ; Ч ПДОПН ХЗМХ ПОЙ РПНЕЭБАФ УБНЩЕ УЧЕФМЩЕ НПФЛЙ, Ч ДТХЗПН - ЛТБУОЩЕ, ЗДЕ-ФП ЕЭЕ - НПФЛЙ У ОБЙВПМШЫЙН УПДЕТЦБОЙЕН ЫЕТУФЙ Й Ч ДТХЗПН НЕУФЕ-УБНЩЕ ДМЙООЩЕ, ЙМЙ У ЖЙПМЕФПЧЩН ПФМЙЧПН, ЙМЙ УЛБФБООЩЕ Ч ЛМХВПЛ. оП, ЕДЧБ ОБНЕЮЕООЩЕ, ЧУЕ ЬФЙ ЗТХРРЙТПЧЛЙ ТБУУЩРБАФУС, ФБЛ ЛБЛ УЖЕТБ ФПЦДЕУФЧБ, ЛПФПТБС ЙИ РПДДЕТЦЙЧБЕФ, УЛПМШ ВЩ ХЪЛПК ПОБ ОЙ ВЩМБ, ЧУЕ ЕЭЕ УМЙЫЛПН ЫЙТПЛБ, ЮФПВЩ ОЕ ВЩФШ ОЕХУФПКЮЙЧПК;
Й ФБЛ ДП ВЕУЛПОЕЮОПУФЙ ВПМШОПК УПВЙТБЕФ Й ТБЪЯЕДЙОСЕФ, ОБЗТПНПЦДБЕФ ТБЪОППВТБЪОЩЕ РПДПВЙС, ТБЪТХЫБЕФ УБНЩЕ ПЮЕЧЙДОЩЕ ЙЪ ОЙИ, ТБЪТЩЧБЕФ ФПЦДЕУФЧБ, УПЧНЕЭБЕФ ТБЪМЙЮОЩЕ ЛТЙФЕТЙЙ, УХЕФЙФУС, ОБЮЙОБЕФ ЧУЕ ЪБОПЧП, ВЕУРПЛПЙФУС Й Ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ ДПИПДЙФ Ч УЧПЕК ФТЕЧПЗЕ ДП РТЕДЕМБ.

ъБНЕЫБФЕМШУФЧП, ЪБУФБЧМСАЭЕЕ УНЕСФШУС РТЙ ЮФЕОЙЙ вПТИЕУБ, ВЕЪ УПНОЕОЙС, УТПДОЙ ЗМХВПЛПНХ ТБУУФТПКУФЧХ ФЕИ, ТЕЮШ ЛПФПТЩИ ОБТХЫЕОБ: ХФТБЮЕОБ ПВЭОПУФШ НЕУФБ Й ЙНЕОЙ. бФП-РЙС, БЖБЪЙС. фЕН ОЕ НЕОЕЕ ФЕЛУФ вПТИЕУБ ЙНЕЕФ ЙОХА ОБРТБЧМЕООПУФШ; ЬФП ЙУЛБЦЕОЙЕ ЛМБУУЙЖЙЛБГЙПООПЗП РТПГЕУУБ, РТЕРСФУФЧХАЭЕЕ ОБН ПУНЩУМЙФШ ЕЗП, ЬФБ ФБВМЙГБ, МЙЫЕООБС ПДОПТПДОПЗП РТПУФТБОУФЧБ, ЙНЕАФ УЧПЕК НЙЖЙЮЕУЛПК ТПДЙОПК, УПЗМБУОП вПТИЕУХ, ЧРПМОЕ ПРТЕДЕМЕООХА УФТБОХ, ЮШЕ ЙНС ХЦЕ УПДЕТЦЙФ ДМС ъБРБДБ ПЗТПНОЩК ЪБРБУ ХФПРЙК. тБЪЧЕ лЙФБК ОЕ СЧМСЕФУС Ч ОБЫЙИ ЗТЕЪБИ РТЙЧЙМЕЗЙТПЧБООЩН НЕУФПН РТПУФТБОУФЧБ? дМС ОБЫЕК УЙУФЕНЩ ЧППВТБЦЕОЙС ЛЙФБКУЛБС ЛХМШФХТБ СЧМСЕФУС УБНПК УЛТХРХМЕЪОПК, УБНПК ЙЕТБТИЙЪЙТПЧБООПК, УБНПК ВЕЪТБЪМЙЮОПК Л УПВЩФЙСН ЧТЕНЕОЙ, ОБЙВПМЕЕ УЙМШОП УЧСЪБООПК У ЮЙУФЩН ТБЪЧЕТФЩЧБОЙЕН РТПФСЦЕООПУФЙ. пОБ ОБН ЧЙДЙФУС ЛБЛ ГЙЧЙМЙЪБГЙС ДБНВ Й ЪБРТХД РПД МЙЛПН ЧЕЮОПЗП ОЕВБ, НЩ ЧЙДЙН ЕЕ ТБЪЧЕТОХЧЫЕКУС Й ЪБУФЩЧЫЕК ОБ ЧУЕК РПЧЕТИОПУФЙ ПЛТХЦЕООПЗП УФЕОБНЙ ЛПОФЙОЕОФБ. дБЦЕ УБНП РЙУШНП ЬФПК ГЙЧЙМЙЪБГЙЙ ОЕ ЧПУРТПЙЪЧПДЙФ Ч ЗПТЙЪПОФБМШОЩИ МЙОЙСИ ХУЛПМШЪБАЭЙК РПМЕФ ЗПМПУБ; ПОП ЧПЪДЧЙЗБЕФ Ч ЧЕТФЙЛБМШОЩИ УФПМВГБИ ОЕРПДЧЙЦОЩК Й ЧУЕ ЦЕ ПРПЪОБЧБЕНЩК ПВТБЪ УБНЙИ ЧЕЭЕК. фБЛЙН ПВТБЪПН, ЛЙФБКУЛБС ЬОГЙЛМПРЕДЙС, ЛПФПТХА ГЙФЙТХЕФ вПТИЕУ, Й РТЕДМБЗБЕНБС ЕА ФБЛУПОПНЙС РТЙЧПДСФ Л НЩЫМЕОЙА ЧОЕ РТПУФТБОУФЧБ, Л ВЕУРТЙЪПТОЩН УМПЧБН Й ЛБФЕЗПТЙСН, ЛПФПТЩЕ, ПДОБЛП, РПЛПСФУС ОБ ФПТЦЕУФЧЕООПН РТПУФТБОУФЧЕ, РЕТЕЗТХЦЕООПН УМПЦОЩНЙ ЖЙЗХТБНЙ, РЕТЕРМЕФБАЭЙНЙУС ДПТПЗБНЙ, УФТБООЩНЙ РЕКЪБЦБНЙ, ФБКОЩНЙ РЕТЕИПДБНЙ Й ОЕРТЕДЧЙДЕООЩНЙ УЧСЪСНЙ; ЙФБЛ, ОБ ДТХЗПН ЛПОГЕ ПВЙФБЕНПК ОБНЙ ъЕНМЙ УХЭЕУФЧХЕФ ЛБЛ ВХДФП ВЩ ЛХМШФХТБ, ЧУЕГЕМП РПДЮЙОЕООБС РТПФСЦЕООПУФЙ, ОП ОЕ ТБУРТЕДЕМСАЭБС ЙЪПВЙМЙЕ ЦЙЧЩИ УХЭЕУФЧ ОЙ Ч ПДОПН ЙЪ ФЕИ РТПУФТБОУФЧ, Ч ЛПФПТЩИ НЩ НПЦЕН ОБЪЩЧБФШ, ЗПЧПТЙФШ, НЩУМЙФШ.

юФП ЗБТБОФЙТХЕФ ОБН РПМОХА ОБДЕЦОПУФШ ХУФБОБЧМЙЧБЕНПК ОБНЙ РТПДХНБООПК ЛМБУУЙЖЙЛБГЙЙ, ЛПЗДБ НЩ ЗПЧПТЙН, ЮФП ЛПЫЛБ Й УПВБЛБ НЕОШЫЕ РПИПЦЙ ДТХЗ ОБ ДТХЗБ, ЮЕН ДЧЕ ВПТЪЩЕ, ДБЦЕ ЕУМЙ ПВЕ ПОЙ РТЙТХЮЕОЩ ЙМЙ ОБВБМШЪБНЙТПЧБОЩ, ДБЦЕ ЕУМЙ ПОЙ ПВЕ ОПУСФУС ЛБЛ ВЕЪХНОЩЕ Й ДБЦЕ ЕУМЙ ПОЙ ФПМШЛП ЮФП ТБЪВЙМЙ ЛХЧЫЙО? оБ ЛБЛПН УФПМЕ, УПЗМБУОП ЛБЛПНХ РТПУФТБОУФЧХ ФПЦДЕУФЧ, ЮЕТФ УИПДУФЧБ, БОБМПЗЙК РТЙЧЩЛМЙ НЩ ТБУРТЕДЕМСФШ УФПМШЛП ТБЪМЙЮОЩИ Й УИПДОЩИ ЧЕЭЕК? ч ЮЕН УПУФПЙФ ЬФБ МПЗЙЮОПУФШ, ЛПФПТБС СЧОП ОЕ ПРТЕДЕМСЕФУС БРТЙПТОЩН Й ОЕПВИПДЙНЩН УГЕРМЕОЙЕН Й ОЕ ПВХУМПЧМЙЧБЕФУС ОЕРПУТЕДУФЧЕООП ЮХЧУФЧЕООЩНЙ УПДЕТЦБОЙСНЙ? чЕДШ ДЕМП ЪДЕУШ ЙДЕФ ОЕ П УЧСЪЙ УМЕДУФЧЙК, ОП П УВМЙЦЕОЙЙ Й ЧЩДЕМЕОЙЙ, ПВ БОБМЙЪЕ, УПРПУФБЧЙНПУФЙ Й УПЧНЕУФЙНПУФЙ ЛПОЛТЕФОЩИ УПДЕТЦБОЙК; ОЕФ ОЙЮЕЗП ВПМЕЕ ЪЩВЛПЗП, ВПМЕЕ ЬНРЙТЙЮЕУЛПЗП (ЧП ЧУСЛПН УМХЮБЕ, РП ЧЙДЙНПУФЙ), ЮЕН РПРЩФЛЙ ХУФБОПЧЙФШ РПТСДПЛ УТЕДЙ ЧЕЭЕК; ОЙЮФП ОЕ ФТЕВХЕФ ВПМЕЕ ЧОЙНБФЕМШОЩИ ЗМБЪ, ВПМЕЕ ОБДЕЦОПЗП Й МХЮЫЕ ТБЪЧЙФПЗП СЪЩЛБ; ОЙЮФП ОЕ РТЙЪЩЧБЕФ ОБУ ВПМЕЕ ОБУФПКЮЙЧП ПРЙТБФШУС ОБ НОПЗППВТБЪЙЕ ЛБЮЕУФЧ Й ЖПТН. б ЧЕДШ ДБЦЕ ОЕЙУЛХЫЕООЩК ЧЪЗМСД ЧРПМОЕ УНПЗ ВЩ УПЕДЙОЙФШ ОЕУЛПМШЛП РПИПЦЙИ ЖЙЗХТ Й ПФМЙЮЙФШ ПФ ОЙИ ЛБЛЙЕ-ФП ДТХЗЙЕ Ч УЙМХ ФЕИ ЙМЙ ЙОЩИ ПУПВЕООПУФЕК-ЖБЛФЙЮЕУЛЙ ДБЦЕ РТЙ УБНПК ОБЙЧОПК РТБЛФЙЛЕ МАВПЕ РПДПВЙЕ, МАВПЕ ТБЪМЙЮЙЕ ЧЩФЕЛБЕФ ЙЪ ЧРПМОЕ ПРТЕДЕМЕООПК ПРЕТБГЙЙ Й РТЙНЕОЕОЙС РТЕДЧБТЙФЕМШОП ХУФБОПЧМЕООПЗП ЛТЙФЕТЙС. дМС ХУФБОПЧМЕОЙС УБНПЗП РТПУФПЗП РПТСДЛБ ОЕПВИПДЙНБ УЙУФЕНБ ЬМЕНЕОФПЧ, ФП ЕУФШ ПРТЕДЕМЕОЙЕ УЕЗНЕОФПЧ, ЧОХФТЙ ЛПФПТЩИ УНПЗХФ ЧПЪОЙЛБФШ УИПДУФЧБ Й ТБЪМЙЮЙС, ФЙРЩ ЙЪНЕОЕОЙК, РТЕФЕТРЕЧБЕНЩИ ЬФЙНЙ УЕЗНЕОФБНЙ, ОБЛПОЕГ, РПТПЗ, ЧЩЫЕ ЛПФПТПЗП ВХДЕФ ЙНЕФШ НЕУФП ТБЪМЙЮЙЕ, Б ОЙЦЕ-РПДПВЙЕ. рПТСДПЛ- ЬФП ФП, ЮФП ЪБДБЕФУС Ч ЧЕЭБИ ЛБЛ ЙИ ЧОХФТЕООЙК ЪБЛПО, ЛБЛ УЛТЩФБС УЕФШ, УПЗМБУОП ЛПФПТПК ПОЙ УППФОПУСФУС ДТХЗ У ДТХЗПН,Й ПДОПЧТЕНЕООП ФП, ЮФП УХЭЕУФЧХЕФ, МЙЫШ РТПИПДС УЛЧПЪШ РТЙЪНХ ЧЪЗМСДБ, ЧОЙНБОЙС, СЪЩЛБ; Ч УЧПЕК ЗМХВЙОЕ РПТСДПЛ ПВОБТХЦЙЧБЕФУС МЙЫШ Ч РХУФЩИ ЛМЕФЛБИ ЬФПК ТЕЫЕФЛЙ, ПЦЙДБС Ч ФЙЫЙОЕ НПНЕОФБ, ЛПЗДБ ПО ВХДЕФ УЖПТНХМЙТПЧБО.

пУОПЧПРПМБЗБАЭЙЕ ЛПДЩ МАВПК ЛХМШФХТЩ, ХРТБЧМСАЭЙЕ ЕЕ СЪЩЛПН, ЕЕ УИЕНБНЙ ЧПУРТЙСФЙС, ЕЕ ПВНЕОБНЙ, ЕЕ ЖПТНБНЙ ЧЩТБЦЕОЙС Й ЧПУРТПЙЪЧЕДЕОЙС, ЕЕ ГЕООПУФСНЙ, ЙЕТБТИЙЕК ЕЕ РТБЛФЙЛ, УТБЪХ ЦЕ ПРТЕДЕМСАФ ДМС ЛБЦДПЗП ЮЕМПЧЕЛБ ЬНРЙТЙЮЕУЛЙЕ РПТСДЛЙ, У ЛПФПТЩНЙ ПО ВХДЕФ ЙНЕФШ ДЕМП Й Ч ЛПФПТЩИ ВХДЕФ ПТЙЕОФЙТПЧБФШУС. оБ РТПФЙЧПРПМПЦОПН ЛПОГЕ НЩЫМЕОЙС ОБХЮОЩЕ ФЕПТЙЙ ЙМЙ ЖЙМПУПЖУЛЙЕ ЙОФЕТРТЕФБГЙЙ ПВЯСУОСАФ ПВЭЙЕ РТЙЮЙОЩ ЧПЪОЙЛОПЧЕОЙС МАВПЗП РПТСДЛБ, ЧУЕПВЭЙК ЪБЛПО, ЛПФПТПНХ ПО РПДЮЙОСЕФУС, РТЙОГЙРЩ, ЧЩТБЦБАЭЙЕ ЕЗП, Б ФБЛЦЕ ПУОПЧБОЙС, УПЗМБУОП ЛПФПТЩН ХУФБОПЧЙМУС ЙНЕООП ДБООЩК РПТСДПЛ, Б ОЕ ЛБЛПК-ОЙВХДШ ДТХЗПК. оП НЕЦДХ ЬФЙНЙ УФПМШ ХДБМЕООЩНЙ ДТХЗ ПФ ДТХЗБ ПВМБУФСНЙ ОБИПДЙФУС ФБЛБС УЖЕТБ, ЛПФПТБС ЧЩРПМОСЕФ ЖХОЛГЙА РПУТЕДОЙЛБ, ОЕ СЧМССУШ РТЙ ЬФПН НЕОЕЕ ПУОПЧПРПМБЗБАЭЕК: ПОБ НЕОЕЕ ЮЕФЛП ПЮЕТЮЕОБ, ВПМЕЕ ОЕРПУФЙЦЙНБ Й, РПЦБМХК, НЕОЕЕ ДПУФХРОБ БОБМЙЪХ. ч ЬФПК УЖЕТЕ МАВБС ЛХМШФХТБ, ОЕЪБНЕФОП ПФТЩЧБСУШ ПФ РТЕДРЙУЩЧБЕНЩИ ЕК ЕЕ РЕТЧЙЮОЩНЙ ЛПДБНЙ ЬНРЙТЙЮЕУЛЙИ РПТСДЛПЧ, ЧРЕТЧЩЕ ЪБОЙНБС РП ПФОПЫЕОЙА Л ОЙН ПРТЕДЕМЕООХА ДЙУФБОГЙА, ЪБУФБЧМСЕФ ЙИ ФЕТСФШ УЧПА ЙЪОБЮБМШОХА РТПЪТБЮОПУФШ, РЕТЕУФБЕФ РБУУЙЧОП РПДЮЙОСФШУС ЙИ РТПОЙЛОПЧЕОЙА, ПУЧПВПЦДБЕФУС ПФ ЙИ ОЕРПУТЕДУФЧЕООПЗП Й ОЕЪТЙНПЗП ЧМЙСОЙС, ПУЧПВПЦДБЕФУС Ч ДПУФБФПЮОПК НЕТЕ, ЮФПВЩ ПФНЕФЙФШ, ЮФП ЬФЙ РПТСДЛЙ, ЧПЪНПЦОП, ОЕ СЧМСАФУС ОЙ ЕДЙОУФЧЕООП ЧПЪНПЦОЩНЙ, ОЙ ОБЙМХЮЫЙНЙ. фБЛЙН ПВТБЪПН, ПЛБЪЩЧБЕФУС, ЮФП ПОБ УФБМЛЙЧБЕФУС У ФЕН ЬМЕНЕОФБТОЩН ЖБЛФПН, ЮФП РПД ЕЕ УРПОФБООП УМПЦЙЧЫЙНЙУС РПТСДЛБНЙ ОБИПДСФУС ЧЕЭЙ, УБНЙ РП УЕВЕ ДПУФХРОЩЕ ХРПТСДПЮЙЧБОЙА Й РТЙОБДМЕЦБЭЙЕ Л ПРТЕДЕМЕООПНХ, ОП ОЕЧЩТБЦЕООПНХ РПТСДЛХ, ЛПТПЮЕ ЗПЧПТС, ЮФП ЙНЕАФУС ЬМЕНЕОФЩ РПТСДЛБ. дЕМП ПВУФПЙФ ФБЛ, ЛБЛ ЕУМЙ ВЩ, ПУЧПВПЦДБСУШ ЮБУФЙЮОП ПФ УЧПЙИ МЙОЗЧЙУФЙЮЕУЛЙИ, РЕТГЕРФЙЧОЩИ, РТБЛФЙЮЕУЛЙИ ТЕЫЕФПЛ, ЛХМШФХТБ РТЙНЕОСМБ ВЩ Л ОЙН ЙОХА ТЕЫЕФЛХ, ЛПФПТБС ОЕКФТБМЙЪХЕФ РЕТЧЩЕ Й ЛПФПТБС, ОБЛМБДЩЧБСУШ ОБ ОЙИ, ДЕМБМБ ВЩ ЙИ ПЮЕЧЙДОЩНЙ Й ПДОПЧТЕНЕООП ЙЪМЙЫОЙНЙ, ЧУМЕДУФЧЙЕ ЮЕЗП ЛХМШФХТБ ПЛБЪЩЧБМБУШ ВЩ РЕТЕД МЙГПН ЗТХВПЗП ВЩФЙС РПТСДЛБ. лПДЩ СЪЩЛБ, ЧПУРТЙСФЙС, РТБЛФЙЛЙ ЛТЙФЙЛХАФУС Й ЮБУФЙЮОП УФБОПЧСФУС ОЕДЕКУФЧЙФЕМШОЩНЙ ЧП ЙНС ЬФПЗП РПТСДЛБ. йНЕООП ОБ ЕЗП ПУОПЧЕ, РТЙОЙНБЕНПК ЪБ РПМПЦЙФЕМШОХА ПРПТХ, Й ВХДХФ ЧЩУФТБЙЧБФШУС ПВЭЙЕ ФЕПТЙЙ ПВ ХРПТСДПЮЕООПУФЙ ЧЕЭЕК Й ЧЩФЕЛБАЭЙЕ ЙЪ ОЕЕ ФПМЛПЧБОЙС. йФБЛ, НЕЦДХ ХЦЕ ЛПДЙЖЙГЙТПЧБООЩН ЧЪЗМСДПН ОБ ЧЕЭЙ Й ТЕЖМЕЛУЙЧОЩН РПЪОБОЙЕН ЙНЕЕФУС РТПНЕЦХФПЮОБС ПВМБУФШ, ТБУЛТЩЧБАЭБС РПТСДПЛ Ч УБНПК ЕЗП УХФЙ: ЙНЕООП ЪДЕУШ ПО ПВОБТХЦЙЧБЕФУС, Ч ЪБЧЙУЙНПУФЙ ПФ ЛХМШФХТ Й ЬРПИ, ЛБЛ ОЕРТЕТЩЧОЩК Й РПУФЕРЕООЩК ЙМЙ ЛБЛ ТБЪДТПВМЕООЩК Й ДЙУЛТЕФОЩК, УЧСЪБООЩК У РТПУФТБОУФЧПН ЙМЙ ЦЕ Ч ЛБЦДПЕ НЗОПЧЕОЙЕ ПВТБЪХЕНЩК ОБРПТПН ЧТЕНЕОЙ, РПДПВОП ФБВМЙГЕ РЕТЕНЕООЩИ ЙМЙ ПРТЕДЕМСЕНЩК РПУТЕДУФЧПН ЙЪПМЙТПЧБООЩИ ЗПНПЗЕООЩИ УЙУФЕН, УПУФБЧМЕООЩК ЙЪ УИПДУФЧ, ОБТБУФБАЭЙИ РПУФЕРЕООП ЙМЙ ЦЕ ТБУРТПУФТБОСАЭЙИУС РП УРПУПВХ ЪЕТЛБМШОПЗП ПФТБЦЕОЙС, ПТЗБОЙЪПЧБООЩК ЧПЛТХЗ ЧПЪТБУФБАЭЙИ ТБЪМЙЮЙК Й Ф. Д. чПФ РПЮЕНХ ЬФБ РТПНЕЦХФПЮОБС ПВМБУФШ, Ч ФПК НЕТЕ, Ч ЛБЛПК ПОБ ТБУЛТЩЧБЕФ УРПУПВЩ ВЩФЙС РПТСДЛБ, НПЦЕФ ТБУУНБФТЙЧБФШУС ЛБЛ ОБЙВПМЕЕ ПУОПЧПРПМБЗБАЭБС, ФП ЕУФШ ЛБЛ РТЕДЫЕУФЧХАЭБС УМПЧБН, ЧПУРТЙСФЙСН Й ЦЕУФБН, РТЕДОБЪОБЮЕООЩН Ч ЬФПН УМХЮБЕ ДМС ЕЕ ЧЩТБЦЕОЙС У ВПМШЫЕК ЙМЙ НЕОШЫЕК ФПЮОПУФША ЙМЙ ХУРЕИПН (РПЬФПНХ ЬФБ РТБЛФЙЛБ РПТСДЛБ Ч УЧПЕК РЕТЧЙЮОПК Й ОЕТБУЮМЕОСЕНПК УХФЙ ЧУЕЗДБ ЙЗТБЕФ ЛТЙФЙЮЕУЛХА ТПМШ); ЛБЛ ВПМЕЕ РТПЮОБС, ВПМЕЕ БТИБЙЮОБС, НЕОЕЕ УПНОЙФЕМШОБС Й ЧУЕЗДБ ВПМЕЕ ЙУФЙООБС, ЮЕН ФЕПТЙЙ, РЩФБАЭЙЕУС ДБФШ ЙН СУОХА ЖПТНХ, ЧУЕУФПТПООЕЕ РТЙНЕОЕОЙЕ ЙМЙ ЖЙМПУПЖУЛХА НПФЙЧЙТПЧЛХ. йФБЛ, Ч ЛБЦДПК ЛХМШФХТЕ НЕЦДХ ЙУРПМШЪПЧБОЙЕН ФПЗП, ЮФП НПЦОП ВЩМП ВЩ ОБЪЧБФШ ХРПТСДПЮЙЧБАЭЙНЙ ЛПДБНЙ, Й ТБЪНЩЫМЕОЙСНЙ П РПТСДЛЕ ТБУРПМБЗБЕФУС ЮЙУФБС РТБЛФЙЛБ РПТСДЛБ Й ЕЗП УРПУПВПЧ ВЩФЙС.

ч РТЕДМБЗБЕНПН ЙУУМЕДПЧБОЙЙ НЩ ВЩ ИПФЕМЙ РТПБОБМЙЪЙТПЧБФШ ЙНЕООП ЬФХ РТБЛФЙЛХ. тЕЮШ ЙДЕФ П ФПН, ЮФПВЩ РПЛБЪБФШ, ЛБЛ ПОБ УНПЗМБ УМПЦЙФШУС ОБЮЙОБС У XVI УФПМЕФЙС Ч ОЕДТБИ ФБЛПК ЛХМШФХТЩ, ЛБЛ ОБЫБ: ЛБЛЙН ПВТБЪПН ОБЫБ ЛХМШФХТБ, РТЕПДПМЕЧБС УПРТПФЙЧМЕОЙЕ СЪЩЛБ Ч ЕЗП ОЕРПУТЕДУФЧЕООПН УХЭЕУФЧПЧБОЙЙ, РТЙТПДОЩИ УХЭЕУФЧ, ЛБЛЙНЙ ПОЙ ЧПУРТЙОЙНБМЙУШ Й ЗТХРРЙТПЧБМЙУШ, Й РТПЧПДЙЧЫЙИУС ПВНЕОПЧ, ЪБЖЙЛУЙТПЧБМБ ОБМЙЮЙЕ ЬМЕНЕОФПЧ РПТСДЛБ Й ФП, ЮФП РТПСЧМЕОЙСН ЬФПЗП РПТСДЛБ ПВНЕОЩ ПВСЪБОЩ УЧПЙНЙ ЪБЛПОБНЙ, ЦЙЧЩЕ УХЭЕУФЧБ-УЧПЕК ТЕЗХМСТОПУФША, УМПЧБ - УЧПЙН УГЕРМЕОЙЕН Й УРПУПВОПУФША ЧЩТБЦБФШ РТЕДУФБЧМЕОЙС; ЛБЛЙЕ РТПСЧМЕОЙС РПТСДЛБ ВЩМЙ РТЙЪОБОЩ, ХУФБОПЧМЕОЩ, УЧСЪБОЩ У РТПУФТБОУФЧПН Й ЧТЕНЕОЕН ДМС ФПЗП, ЮФПВЩ ПВТБЪПЧБФШ РПМПЦЙФЕМШОЩК ЖХОДБНЕОФ ЪОБОЙК, ТБЪЧЙЧБЧЫЙИУС Ч ЗТБННБФЙЛЕ Й Ч ЖЙМПМПЗЙЙ, Ч ЕУФЕУФЧЕООПК ЙУФПТЙЙ Й Ч ВЙПМПЗЙЙ, Ч ЙУУМЕДПЧБОЙЙ ВПЗБФУФЧ Й Ч РПМЙФЙЮЕУЛПК ЬЛПОПНЙЙ. сУОП, ЮФП ФБЛПК БОБМЙЪ ОЕ ЕУФШ ЙУФПТЙС ЙДЕК ЙМЙ ОБХЛ; ЬФП, УЛПТЕЕ, ЙУУМЕДПЧБОЙЕ, ГЕМШ ЛПФПТПЗП-ЧЩСУОЙФШ, ЙУИПДС ЙЪ ЮЕЗП УФБМЙ ЧПЪНПЦОЩНЙ РПЪОБОЙС Й ФЕПТЙЙ, Ч УППФЧЕФУФЧЙЙ У ЛБЛЙН РТПУФТБОУФЧПН РПТСДЛБ ЛПОУФТХЙТПЧБМПУШ ЪОБОЙЕ; ОБ ПУОПЧЕ ЛБЛПЗП ЙУФПТЙЮЕУЛПЗП a priori Й Ч УФЙИЙЙ ЛБЛПК РПЪЙФЙЧОПУФЙ ЙДЕЙ НПЗМЙ РПСЧЙФШУС, ОБХЛЙ-УМПЦЙФШУС, ПРЩФ-РПМХЮЙФШ ПФТБЦЕОЙЕ Ч ЖЙМПУПЖУЛЙИ УЙУФЕНБИ, ТБГЙПОБМШОПУФЙ-УЖПТНЙТПЧБФШУС, Б ЪБФЕН, ЧПЪНПЦОП, ЧУЛПТЕ ТБУРБУФШУС Й ЙУЮЕЪОХФШ. уМЕДПЧБФЕМШОП, ЪДЕУШ ЪОБОЙС ОЕ ВХДХФ ТБУУНБФТЙЧБФШУС Ч ЙИ ТБЪЧЙФЙЙ Л ПВЯЕЛФЙЧОПУФЙ, ЛПФПТХА ОБЫБ УПЧТЕНЕООБС ОБХЛБ НПЦЕФ ОБЛПОЕГ РТЙЪОБФШ ЪБ УПВПК; ОБН ВЩ ИПФЕМПУШ ЧЩСЧЙФШ ЬРЙУФЕНП-МПЗЙЮЕУЛПЕ РПМЕ, ЬРЙУФЕНХ, Ч ЛПФПТПК РПЪОБОЙС, ТБУУНБФТЙЧБЕНЩЕ ЧОЕ ЧУСЛПЗП ЛТЙФЕТЙС ЙИ ТБГЙПОБМШОПК ГЕООПУФЙ ЙМЙ ПВЯЕЛФЙЧОПУФЙ ЙИ ЖПТН, ХФЧЕТЦДБАФ УЧПА РПЪЙФЙЧОПУФШ Й ПВОБТХЦЙЧБАФ, ФБЛЙН ПВТБЪПН, ЙУФПТЙА, СЧМСАЭХАУС ОЕ ЙУФПТЙЕК ЙИ ОБТБУФБАЭЕЗП УПЧЕТЫЕОУФЧПЧБОЙС, Б, УЛПТЕЕ, ЙУФПТЙЕК ХУМПЧЙЙ ЙИ ЧПЪНПЦОПУФЙ; ФП, ЮФП ДПМЦОП ЧЩСЧЙФШУС Ч ИПДЕ ЙЪМПЦЕОЙС, ЬФП РПСЧМСАЭЙЕУС Ч РТПУФТБОУФЧЕ ЪОБОЙС ЛПОЖЙЗХТБГЙЙ, ПВХУМПЧЙЧЫЙЕ ЧУЕЧПЪНПЦОЩЕ ЖПТНЩ ЬНРЙТЙЮЕУЛПЗП РПЪОБОЙС. тЕЮШ ЙДЕФ ОЕ УФПМШЛП ПВ ЙУФПТЙЙ Ч ФТБДЙГЙПООПН УНЩУМЕ УМПЧБ, УЛПМШЛП П ЛБЛПК-ФП ТБЪОПЧЙДОПУФЙ БТИЕПМПЗЙЙ ".

оП ЬФП БТИЕПМПЗЙЮЕУЛПЕ ЙУУМЕДПЧБОЙЕ ПВОБТХЦЙЧБЕФ ДЧБ ЛТХРОЩИ ТБЪТЩЧБ Ч ЬРЙУФЕНЕ ЪБРБДОПК ЛХМШФХТЩ: ЧП-РЕТЧЩИ, ТБЪТЩЧ, ЪОБНЕОХАЭЙК ОБЮБМП ЛМБУУЙЮЕУЛПК ЬРПИЙ (ПЛПМП УЕТЕДЙОЩ XVII ЧЕЛБ), Б ЧП-ЧФПТЩИ, ФПФ, ЛПФПТЩН Ч ОБЮБМЕ XIX ЧЕЛБ ПВПЪОБЮБЕФУС РПТПЗ ОБЫЕК УПЧТЕНЕООПУФЙ. рПТСДПЛ, ОБ ПУОПЧЕ ЛПФПТПЗП НЩ НЩУМЙН, ЙНЕЕФ ЙОПК УРПУПВ ВЩФЙС, ЮЕН РПТСДПЛ, РТЙУХЭЙК ЛМБУУЙЮЕУЛПК ЬРПИЕ. еУМЙ ОБН Й НПЦЕФ ЛБЪБФШУС, ЮФП РТПЙУИПДЙФ РПЮФЙ ОЕРТЕТЩЧОПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ ЕЧТПРЕКУЛПЗП ratio, ОБЮЙОБС У чПЪТПЦДЕОЙС Й ЧРМПФШ ДП ОБЫЙИ ДОЕК; ЕУМЙ НЩ Й НПЦЕН РПМБЗБФШ, ЮФП ВПМЕЕ ЙМЙ НЕОЕЕ ХМХЮЫЕООБС ЛМБУУЙЖЙЛБГЙС мЙООЕС Ч ГЕМПН НПЦЕФ УПИТБОСФШ ЛБЛХА-ФП ЪОБЮЙНПУФШ; ЮФП ФЕПТЙС УФПЙНПУФЙ лПОДЙМШСЛБ ЮБУФЙЮОП ЧПУРТПЙЪЧПДЙФУС Ч НБТ-ЗЙОБМЙЪНЕ XIX ЧЕЛБ; ЮФП лЕКОУ РТЕЛТБУОП УПЪОБЧБМ УИПДУФЧП УЧПЙИ БОБМЙЪПЧ У БОБМЙЪБНЙ лБОФЙМШПОБ; ЮФП ОБРТБЧМЕООПУФШ чУЕПВЭЕК ЗТБННБФЙЛЙ (ЧЩТБЦЕООБС Х БЧФПТПЧ рПТ-тПСМС ЙМЙ Х вПЪЕ) ОЕ УМЙЫЛПН ДБМЕЛБ ПФ ОБЫЕК УПЧТЕНЕООПК МЙОЗЧЙУФЙЛЙ,-ФП, ФБЛ ЙМЙ ЙОБЮЕ, ЧУС ЬФБ ЛЧБЪЙОЕРТЕТЩЧОПУФШ ОБ ХТПЧОЕ ЙДЕК Й ФЕН, ОЕУПНОЕООП, ПЛБЪЩЧБЕФУС ЙУЛМАЮЙФЕМШОП РПЧЕТИОПУФОЩН СЧМЕОЙЕН; ОБ БТИЕПМПЗЙЮЕУЛПН ЦЕ ХТПЧОЕ ЧЩСУОСЕФУС, ЮФП УЙУФЕНБ РПЪЙФЙЧОПУФЕК ЙЪНЕОЙМБУШ ЧП ЧУЕН УЧПЕН ПВЯЕНЕ ОБ УФЩЛЕ XVIII Й XIX ЧЕЛПЧ. дЕМП ОЕ Ч РТЕДРПМБЗБЕНПН РТПЗТЕУУЕ ТБЪХНБ, Б Ч ФПН, ЮФП УХЭЕУФЧЕООП ЙЪНЕОЙМУС УРПУПВ ВЩФЙС ЧЕЭЕК Й РПТСДЛБ, ЛПФПТЩК, ТБУРТЕДЕМСС ЙИ, РТЕДПУФБЧМСЕФ ЙИ ЪОБОЙА. еУМЙ ЕУФЕУФЧЕООБС ЙУФПТЙС фХТОЕЖПТБ, мЙООЕС Й вАЖЖПОБ Й УППФОПУЙФУС У ЮЕН-ФП ЙОЩН, ЮЕН ПОБ УБНБ, ФП ОЕ У ВЙПМПЗЙЕК, ОЕ УП УТБЧОЙФЕМШОПК БОБФПНЙЕК лАЧШЕ ЙМЙ У ЬЧПМАГЙПООПК ФЕПТЙЕК дБТЧЙОБ, Б УП ЧУЕПВЭЕК ЗТБННБФЙЛПК вПЪЕ, У БОБМЙЪПН ДЕОЕЗ Й ВПЗБФУФЧБ, УДЕМБООЩНЙ мПХ, чЕТПОПН ДЕ жПТВПООЕ ЙМЙ фАТЗП. чПЪНПЦОП, ЮФП РПЪОБОЙС ХНОПЦБАФ ДТХЗ ДТХЗБ, ЙДЕЙ ФТБОУЖПТНЙТХАФУС Й ЧЪБЙНПДЕКУФЧХАФ (ОП ЛБЛ?-ЙУФПТЙЛЙ ОБН ЬФПЗП РПЛБ ОЕ УЛБЪБМЙ); ЧП ЧУСЛПН УМХЮБЕ, У ПРТЕДЕМЕООПУФША НПЦОП УЛБЪБФШ ПДОП: БТИЕПМПЗЙС, ПВТБЭБСУШ Л ПВЭЕНХ РТПУФТБОУФЧХ ЪОБОЙС, ПРТЕДЕМСЕФ УЙОИТПООЩЕ УЙУФЕНЩ, Б ФБЛЦЕ ТСД НХФБГЙК, ОЕПВИПДЙНЩИ Й ДПУФБФПЮОЩИ ДМС ФПЗП, ЮФПВЩ ПЮЕТФЙФШ РПТПЗ ОПЧПК РПЪЙФЙЧОПУФЙ.

фБЛЙН ПВТБЪПН, БОБМЙЪ ТБУЛТЩМ УЧСЪШ, ЛПФПТБС УХЭЕУФЧПЧБМБ Ч ФЕЮЕОЙЕ ЧУЕК ЛМБУУЙЮЕУЛПК ЬРПИЙ НЕЦДХ ФЕПТЙЕК РТЕДУФБЧМЕОЙС Й ФЕПТЙСНЙ СЪЩЛБ, РТЙТПДОЩИ ЛМБУУПЧ, ВПЗБФУФЧБ Й УФПЙНПУФЙ. оБЮЙОБС У XIX ЧЕЛБ ЙНЕООП ЬФБ ЛПОЖЙЗХТБГЙС ТБДЙЛБМШОП ЙЪНЕОСЕФУС: ЙУЮЕЪБЕФ ФЕПТЙС РТЕДУФБЧМЕОЙС ЛБЛ ЧУЕПВЭБС ПУОПЧБ ЧУЕИ ЧПЪНПЦОЩИ РПТСДЛПЧ; СЪЩЛ ЛБЛ УРПОФБООП УМПЦЙЧЫБСУС ФБВМЙГБ Й РЕТЧЙЮОБС УЕФЛБ ЧЕЭЕК, ЛБЛ ОЕПВИПДЙНЩК ЬФБР НЕЦДХ РТЕДУФБЧМЕОЙЕН Й ЖПТНБНЙ ВЩФЙС Ч УЧПА ПЮЕТЕДШ ФБЛЦЕ УИПДЙФ ОБ ОЕФ; Ч УХФШ ЧЕЭЕК РТПОЙЛБЕФ ЗМХВПЛБС ЙУФПТЙЮОПУФШ, ЛПФПТБС ЙЪПМЙТХЕФ Й ПРТЕДЕМСЕФ ЙИ Ч РТЙУХЭЕК ЙН УЧСЪЙ, РТЙДБЕФ ЙН ПВХУМПЧМЕООЩЕ ОЕРТЕТЩЧОПУФША ЧТЕНЕОЙ ЖПТНЩ РПТСДЛБ; БОБМЙЪ ПВТБЭЕОЙС Й ДЕОЕЗ ХУФХРБЕФ НЕУФП ЙУУМЕДПЧБОЙА РТПЙЪЧПДУФЧБ; ЙЪХЮЕОЙЕ ПТЗБОЙЪНБ ЪБНЕОСЕФ ХУФБОПЧМЕОЙЕ ФБЛУПОПНЙЮЕУЛЙИ РТЙЪОБЛПЧ; Б ЗМБЧОПЕ-СЪЩЛ ХФТБЮЙЧБЕФ УЧПЕ РТЙЧЙМЕЗЙТПЧБООПЕ НЕУФП Й УБН Ч УЧПА ПЮЕТЕДШ УФБОПЧЙФУС ЙУФПТЙЮЕУЛЙН ПВТБЪПЧБОЙЕН, УЧСЪБООЩН УП ЧУЕК ФПМЭЕК УЧПЕЗП РТПЫМПЗП. оП РП НЕТЕ ФПЗП, ЛБЛ ЧЕЭЙ ЪБНЩЛБАФУС ОБ УБНЙИ УЕВЕ, ОЕ ФТЕВХС Ч ЛБЮЕУФЧЕ РТЙОГЙРБ УЧПЕК ХНПРПУФЙЗБЕ-НПУФЙ ОЙЮЕЗП, ЛТПНЕ УЧПЕЗП УФБОПЧМЕОЙС, Й РПЛЙДБС РТПУФТБОУФЧП РТЕДУФБЧМЕОЙС, ЮЕМПЧЕЛ Ч УЧПА ПЮЕТЕДШ ЧРЕТЧЩЕ ЧУФХРБЕФ Ч УЖЕТХ ЪБРБДОПЗП ЪОБОЙС. уФТБООЩН ПВТБЪПН ЮЕМПЧЕЛ, РПЪОБОЙЕ ЛПФПТПЗП ДМС ОЕЙУЛХЫЕООПЗП ЧЪЗМСДБ ЛБЦЕФУС УБНЩН ДТЕЧОЙН ЙУУМЕДПЧБОЙЕН УП ЧТЕНЕО уПЛТБФБ, ЕУФШ, ОЕУПНОЕООП, ОЕ ВПМЕЕ ЮЕН ОЕЛЙК ТБЪТЩЧ Ч РПТСДЛЕ ЧЕЭЕК, ЧП ЧУСЛПН УМХЮБЕ, ЛПОЖЙЗХТБГЙС, ПЮЕТЮЕООБС ФЕН УПЧТЕНЕООЩН РПМПЦЕОЙЕН, ЛПФПТПЕ ПО ЪБОСМ ОЩОЕ Ч УЖЕТЕ ЪОБОЙС. пФУАДБ РТПЙЪПЫМЙ ЧУЕ ИЙНЕТЩ ОПЧЩИ ФЙРПЧ ЗХНБОЙЪНБ, ЧУЕ ХРТПЭЕОЙС БОФТПРПМПЗЙЙ, РПОЙНБЕНПК ЛБЛ ПВЭЕЕ, РПМХРПЪЙФЙЧОПЕ, РПМХЖЙМПУПЖУЛПЕ ТБЪНЩЫМЕОЙЕ П ЮЕМПЧЕЛЕ. фЕН ОЕ НЕОЕЕ ХФЕЫБЕФ Й РТЙОПУЙФ ЗМХВПЛПЕ ХУРПЛПЕОЙЕ НЩУМШ П ФПН, ЮФП ЮЕМПЧЕЛ-ЧУЕЗП МЙЫШ ОЕДБЧОЕЕ ЙЪПВТЕФЕОЙЕ, ПВТБЪПЧБОЙЕ, ЛПФПТПНХ ОЕФ Й ДЧХИ ЧЕЛПЧ, НБМЩК ИПМНЙЛ Ч РПМЕ ОБЫЕЗП ЪОБОЙС, Й ЮФП ПО ЙУЮЕЪОЕФ, ЛБЛ ФПМШЛП ПОП РТЙНЕФ ОПЧХА ЖПТНХ.

нЩ ЧЙДЙН, ЮФП ФБЛПЕ ЙУУМЕДПЧБОЙЕ ОЕУЛПМШЛП РЕТЕЛМЙЛБЕФУС У РТПЕЛФПН ОБРЙУБОЙС ЙУФПТЙЙ ВЕЪХНЙС Ч ЛМБУУЙЮЕУЛХА ЬРПИХ;
ПОП ПВМБДБЕФ ФЕНЙ ЦЕ УБНЩНЙ ЧТЕНЕООЩНЙ ТБНЛБНЙ, ВЕТС УЧПЕ ОБЮБМП Ч ЛПОГЕ чПЪТПЦДЕОЙС Й ПВОБТХЦЙЧБС РТЙ РЕТЕИПДЕ Л XIX ЧЕЛХ РПТПЗ УПЧТЕНЕООПУФЙ, Ч ЛПФПТПК НЩ ЧУЕ ЕЭЕ РТЕВЩЧБЕН. ч ФП ЧТЕНС ЛБЛ Ч ЙУФПТЙЙ ВЕЪХНЙС ЙУУМЕДПЧБМУС УРПУПВ, ЛБЛЙН ЛХМШФХТБ НПЦЕФ Ч НБУУПЧЙДОПК Й ЧУЕПВЭЕК ЖПТНЕ ЪБЖЙЛУЙТПЧБФШ ПФМЙЮЙЕ, ЛПФПТПЕ ЕЕ ПЗТБОЙЮЙЧБЕФ, ЪДЕУШ ТЕЮШ ЙДЕФ П УРПУПВЕ, У РПНПЭША ЛПФПТПЗП ПОБ ХУФБОБЧМЙЧБЕФ ВМЙЪПУФШ НЕЦДХ ЧЕЭБНЙ, ЛБТФЙОХ ЙИ УИПДУФЧ Й РПТСДПЛ, УПЗМБУОП ЛПФПТПНХ ЙИ ОХЦОП ТБУУНБФТЙЧБФШ. ч ГЕМПН ТЕЮШ ЙДЕФ ПВ ЙУФПТЙЙ УИПДУФЧБ: ЧЩСУОСЕФУС, РТЙ ЛБЛЙИ ХУМПЧЙСИ ЛМБУУЙЮЕУЛПЕ НЩЫМЕОЙЕ РПМХЮЙМП ЧПЪНПЦОПУФШ ПУНЩУМЙЧБФШ РТЙ УПРПУФБЧМЕОЙЙ ЧЕЭЕК ПФОПЫЕОЙС ПДОПТПДОПУФЙ ЙМЙ ЬЛЧЙЧБМЕОФОПУФЙ, ПВПУОПЧЩЧБАЭЙЕ Й ПРТБЧДЩЧБАЭЙЕ УМПЧБ, ЛМБУУЙЖЙЛБГЙЙ, ПВНЕОЩ; ЙУИПДС ЙЪ ЛБЛПЗП ЙУФПТЙЮЕУЛПЗП a priori ХДБМПУШ ПРТЕДЕМЙФШ ЗМБЧОПЕ РПМЕ ТБЪМЙЮОЩИ ФПЦДЕУФЧ, ЛПФПТПЕ ХУФБОБЧМЙЧБЕФУС ОБ ЪБРХФБООПН, ОЕПРТЕДЕМЕООПН, ВЕЪМЙЛПН Й ЛБЛ ВЩ ВЕЪТБЪМЙЮОПН ЖПОЕ ТБЪМЙЮЙК. йУФПТЙС ВЕЪХНЙС ВЩМБ ВЩ ЙУФПТЙЕК йОПЗП, ФПЗП, ЮФП ДМС МАВПК ЛХМШФХТЩ СЧМСЕФУС Й ЧОХФТЕООЙН, Й ЧНЕУФЕ У ФЕН ЮХЦДЩН; УМЕДПЧБФЕМШОП, ФПЗП, ЮФП ОБДП ЙУЛМАЮЙФШ (ЮФПВЩ РТЕДПФЧТБФЙФШ ПРБУОПУФШ ЙЪОХФТЙ), ОП ЙЪПМЙТХС (ЮФПВЩ ПУМБВЙФШ ЕЕ ЙОБЛПЧПУФШ). йУФПТЙС ЦЕ ХРПТСДПЮЙЧБОЙС ЧЕЭЕК ВЩМБ ВЩ ЙУФПТЙЕК фПЦДЕУФЧЕООПЗП, ФПЗП, ЮФП СЧМСЕФУС ПДОПЧТЕНЕООП Й ТБЪДТПВМЕООЩН, Й ТПДУФЧЕООЩН Ч ТБНЛБИ ДБООПК ЛХМШФХТЩ, УМЕДПЧБФЕМШОП, ФПЗП, ЮФП ДПМЦОП ВЩФШ ТБЪМЙЮЕОП РПУТЕДУФЧПН РТЙЪОБЛПЧ Й УПВТБОП Ч ФПЦДЕУФЧБ.

й ЕУМЙ РТЙОСФШ ЧП ЧОЙНБОЙЕ, ЮФП ВПМЕЪОШ СЧМСЕФУС ВЕУРПТСДЛПН, ПРБУОЩН ЙЪНЕОЕОЙЕН Ч ЮЕМПЧЕЮЕУЛПН ФЕМЕ, ДПИПДСЭЙН ДП УБНПК УХФЙ ЦЙЧПЗП, ОП ФБЛЦЕ Й РТЙТПДОЩН СЧМЕОЙЕН, ОБДЕМЕООЩН УЧПЙНЙ ЪБЛПОПНЕТОПУФСНЙ, УЧПЙНЙ УИПДУФЧБНЙ Й ФЙРБНЙ, ФП ЧЙДОП, ЛБЛПЕ НЕУФП НПЗМБ ВЩ ЪБОСФШ БТИЕПМПЗЙС НЕДЙГЙОУЛПЗП ЧЪЗМСДБ ОБ ЧЕЭЙ ". фП, ЮФП РТЕДУФБЕФ БТИЕПМПЗЙЮЕУЛПНХ БОБМЙЪХ, ОБЮЙОБС ПФ РТЕДЕМШОПЗП ПРЩФБ йОПЗП Й ЛПОЮБС ЛПОУФЙФХФЙЧОЩНЙ ЖПТНБНЙ НЕДЙГЙОУЛПЗП ЪОБОЙС Й ПФ ЬФЙИ ЖПТН ДП РПТСДЛБ ЧЕЭЕК Й ДП НЩЫМЕОЙС фПЦДЕУФЧЕООПЗП, - ЬФП Й ЕУФШ ЧУЕ ЛМБУУЙЮЕУЛПЕ ЪОБОЙЕ ЙМЙ, УЛПТЕЕ, ФПФ РПТПЗ, ЛПФПТЩК ОБУ ПФДЕМСЕФ ПФ ЛМБУУЙЮЕУЛПЗП НЩЫМЕОЙС Й ПВТБЪХЕФ ОБЫХ УПЧТЕНЕООПУФШ. оБ ЬФПН РПТПЗЕ ЧРЕТЧЩЕ ЧПЪОЙЛМП ФП УФТБООПЕ ЖПТНППВТБЪПЧБОЙЕ ЪОБОЙС, ЛПФПТПЕ ОБЪЩЧБАФ ЮЕМПЧЕЛПН Й ЛПФПТПЕ ПФЛТЩМП РТПУФТБОУФЧП, РТЙУХЭЕЕ ОБХЛБН П ЮЕМПЧЕЛЕ. рЩФБСУШ ЧЩСЧЙФШ ЬФПФ ЗМХВПЛЙК УДЧЙЗ Ч ЪБРБДОПК ЛХМШФХТЕ, НЩ ЧПУУФБОБЧМЙЧБЕН ЕЕ ТБЪТЩЧЩ, ЕЕ ОЕХУФПКЮЙЧПУФШ, ЕЕ ОЕДПУФБФЛЙ ОБ ОБЫЕК РПЮЧЕ, ВЕЪНПМЧОПК Й ОБЙЧОП РПМБЗБЕНПК ОЕРПДЧЙЦОПК; ЙНЕООП ЬФБ РПЮЧБ УОПЧБ ЛПМЕВМЕФУС РПД ОБЫЙНЙ ЫБЗБНЙ.

Ф уко Мишель - французский структуралист, сам никогда не признававший себя структуралистом. Едва ли не единственный философ, принесший структуралистские идеи в историю, и особенно в историю культуры и мышления. Автор книг "Психическая болезнь и личность" (1964); "Безумие и неразумие: история безумия и классический век" (1961); "Раймон Руссель. Опыт исследования" (1963); "Рождение клиники: археология взгляда медика" (1963); "Слова и вещи: археология гуманитарных наук" (1966); "Археология знания" (1969); "Порядок речи" (1970); "Надзор и наказание" (1975); "Воля к знанию" (1976 -- 1 том "История сексуальности) и др.

С труктуралистский метод в применении к истории подводит Фуко к мысли, что прогресса, который чудится западному человеку, на самом деле нет. Смысла в истории также нет, как нет и конечных целей. Что же касается истории культуры, то ее формируют "эпистемические структуры" (или эпистемы), действующие на бессознательном уровне и качественно определяющие разные области знания. Культура типизируется именно на базе ее эпистемической структуры, которую историограф выделяет при помощи дискурсивных практик. Последние, в свою очередь, образуются благодаря определенному набору знаков, способу, каким "вырезана" некоторая область знания. Науку, изучающую эти дискурсы* (*"Discours" - одно из самых употребительных слов у Фуко. Оно не подается однозначному переводу на русский язык. Там, где оно не имеет явного терминологического смысла, его приходится переводить как "речь", изредка "рассуждение". В "Словах и вещах" он обычно относится к языку классической эпохи с его способностью расчленять мыслительные представления, выражать их в последовательности словесных знаков. В поздних работах Фуко значение этого слова еще более расширяется и покрывает, по существу, всю совокупность структурирующих механизмов надстройки в противоположность "недискурсивным" - экономическим, техническим - механизмам и закономерностям.) и эпистемы, Фуко называет археологией знания. Термин "археология" говорит о том, что здесь и речи нет о прогрессе и континуальности истории, есть лишь дискретно утверждающиеся и уходящие в небытие эпистемы.

В книге "Слова и вещи" Фуко противопоставляет "археологию", которая вычленяет эти структуры, эти эпистемы., историческому знанию кумулятивистского типа, которое описывает те или иные мнения, не выясняя условий их возможности. Основной упорядочивающий принцип внутри каждой эпистемы - это соотношение "слов" и "вещей". Фуко вычленяет в европейской культуре нового времени три "эпистемы": ренессансную (XVI век), классическую (рационализм XVII - XVIII веков) и современную (с конца XVIII - начала XIX века и по настоящее время).

В ренессансной эпистеме слова и вещи тождественны друг другу, непосредственно соотносимы друг с другом и даже взаимозаменяемы (слово-символ). В эпистеме классического рационализма слова и вещи лишаются непосредственного сходства и соотносятся лишь опосредованно - через мышление, в пространстве представления (не в психическом смысле!) (слово-образ). В современной эпистеме слова и вещи опосредованы "языком", "жизнью", "трудом", вышедшими за рамки пространства представления (слово-знак в системе знаков). Наконец, в новейшей литературе мы видим, как язык, чем дальше, тем больше, замыкается на самом себе, обнаруживает свое самостоятельное бытие. Слово-символ, слово-образ, слово, замкнутое на само себя, - таковы основные перипетии языка в новоевропейской культуре. В познавательном пространстве они определяют, по Фуко, и взаимосвязь элементов, более или менее опосредованно соотносимых с языком.
Однако пожалуй, самая важная проблема в концепции Фуко - это проблема человека и истории. Для того чтобы научиться действовать в настоящем и осмысленно строить будущее, человек должен научиться понимать свое собственное прошлое - время культуры, пронизывающее и во многом определяющее его. Действие в настоящем и тем более устремленность в будущее предполагают выход за пределы того, что налично дано в человеке, выявление в нем еще не раскрывшихся возможностей. История не может в собственном смысле слова быть переделана, но она может быть переосмыслена. Для современного человека история - это не объект музейного любопытства и не учебник с готовыми рецептами действия на все случаи жизни. История не дает всеобщих рекомендаций, но зато она скрывает в себе множество смыслов, гораздо больше того, что черпает из нее каждая конкретная эпоха, избирающая и развивающая лишь одни и опускающая другие возможности гуманистического осмысления прошлого.

Слова и вещи

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке http://filosoff.org/ Приятного чтения! Фуко Мишель Слова и вещи. I В современную эпоху научное познание быстро подвергается значительным изменениям: меняется роль науки в общественной жизни, меняются те формы и методы, посредством которых она осмысливает природу и общество, меняются взаимоотношения науки с другими формами общественного сознания. Бурные революционные сдвиги в общественном бытии поставили перед общественным сознанием ряд новых проблем или потребовали переосмысления проблем традиционных: о смысле человеческой жизни, о связи индивидуальной человеческой судьбы с социальной историей, о роли и месте человека во вселенной, наконец, о самой возможности, границах и критериях познания природной и социальной действительности. В самом деле, чем глубже проникает человеческая мысль в различные сферы действительности, тем сложнее и неисчерпаемее оказывается предмет ее исследований. На протяжении последних веков научные открытия не раз заставляли решительно пересматривать господствующие представления о человеке и его месте в мире. Так в ХVI веке Коперник опроверг систему Птоломея, показав, что Земля и человек на ней это не центр мироздания, но лишь одна из его частей, связанная со всеми остальными и зависимая от них. В ХIХ веке Дарвин открыл биологическую эволюцию, показав, что человек на Земле не божественное творение, но результат вероятностных процессов "естественного отбора" Карл Маркс открыл социально-экономическую обусловленность сознания и познания, показав, что человек не является ни абсолютным центром социальных структур, ни исходным принципом их об)яснения, что принцип этот лежит вне человеческого сознания, в социально-экономических отношениях данной исторической эпохи. Этот процесс постепенной "децентрации" человека в мире, то есть процесс постепенного углубления в познаваемый мир и открытия в нем все новых закономерностей, затрагивал поначалу преимущественно область естественнонаучного знания. Марксово открытие социально-экономической обусловленности сознания и материалистическое обоснование политической экономии дало мощный толчок развитию социальных и гуманитарных наук, таких, как лингвистика, психология, история науки и культуры, и прежде всего поискам их методологического самообоснования. Происходящие ныне во многих областях самообоснования. Происходящие ныне во многих областях социального и гуманитарного знания процессы свидетельствуют о стремлении ученых разобраться в критериях его точности, строгости, научности, выявить их сходства и отличия от критериев естественнонаучного знания. Эта острота постановки методологических проблем в значительной мере характеризует и такое своеобразное научное и социально-культурное явление, как структурализм. Его цель именно выявление логики порождения, строения и функционирования сложных объектов человеческой духовной культуры. В самом общем виде применение структурных методов ставит целью ниспровержение привычных в области гуманитарного познания иллюзий5 субъективизма, антропоцентризма, психологизма. В методологическом плане этим установкам соответствует первенство исследования отношений над элементами синхронных структур над их диахроническими изменениями, инвариантов преобразований структур над конкретными способами осуществления этих преобразований и пр. Структурализм в гуманитарном познании это явление межнаучное и международное. Наиболее четкой организационной и теоретической общностью отличались основные школы лингвистического структурализма (пражская, копенгагенская, американская и др.), некоторые структуралистические течения в литературоведении (например, "новая критика" в Англии и Франции), а также психологии, теоретической этнографии, искусствознании. Все эти школы и течения были, однако, ограничены рамками специально-научного исследования и не имели того широкого общественного резонанса, который отличал французский структурализм 1960 1970-х годов. Как правило, именно он теперь имеется в виду даже тогда, когда речь идет о структурализме вообще. Это вызвано рядом обстоятельств методологического, социально-психологического философско-мировоззренческого плана. Поскольку французский структурализм был хронологически далеко не первым среди других структуралистических течений в Европе и Америке, его задача заключалась не в выработке методов (это было уже сделано в структурной лингвистике), но в применении их на более обширном материале культуры. Вполне понятно, что такое использование совей первоначальной точности и строгости в исследовании самых различных продуктов человеческой деятельности произвело на общественную мысль гораздо большее впечатление, нежели кабинетные штудии глоссемантиков или дескриптивистов. Как известно, Франция не имела собственной школ структурной лингвистики и не знала сколько-нибудь значительного распространения логического позитивизма с его внешним престижем строгой научности, и потому заимствование лингвистических методов поражало воображение, превращало структурализм в "моду". Кроме того, расширение в структурализме области объективного описания и научного исследования культуры было воспринято широкими слоями французской интеллигенции как позитивная альтернатива кризису философско-методологических схем экзистенциалистической и персоналистской ориентации. Относительная стабилизация капитализма в послевоенной Франции потрясла устои мировоззрения среднего интеллигента, исконного хранителя прогрессистских традиций, ничуть не меньше, нежели раньше его очевидный кризис, и вызвала настроения пессимизма, нигилизма, отчаяния. В этой ситуации насущной задачей становится уже не индивидуальное спасение человеческой свободы, согласно рецептам экзистенциализма, т.е. посредством предельного напряжения внутренних сил и иррационального действия, но поиск "нового" человека, новых форм "перевода" неповторимого индивидуального опыта на общезначимый язык социального действия. Марксизм при этом оставался очень важной частью духовного багажа французской интеллигенции, однако многими ее представителями он ложно воспринимался в контексте "теорий", включавших его в годсподствуюжую идеологию и недооценивавших его революционные возможности. В поисках подлинного эмоцианально насыщенного человеческого бытия естественным было обращение к "третьему миру". Здесь было и ощущение вины перед "дикарем", близким к природе человеком с черной кожей, за то, что блага европейской цивилизации так долго были ему недоступны, и тревога за то, что ныне его первозданная свобода находится под угрозой. Весь этот комплекс социально-психологических настроений выплескивался в столь мощные социально-политические действия, как революционные выступления левой интеллигенции, студентов, рабочих в мая 1968 года. Он требовал осмысления нового отношения индивидуального человека к истории и социально-политическому действию в ней. Этот запрос был воспринят структурализмом. На уровне идей и концепций специфика французского структурализма во многом определяется столкновением рационалистических традиций национальной культуры с иррационализмом экзистенциалистско-персоналистской ориентации. В самом деле, Франция, как ни одна другая европейская страна, сохранила непрерывную традицию рационалистического мышления от Декарта до современных эпистемологов-неорационалистов. И вместе с тем Франция наиболее напряженно пережила полосу влияния иррационалистического субъективизма в эпоху второй мировой войны. В силу этого непосредственно столкновения рационалистических традиций с пережитым опытом иррационализма критика трансцендентального субъекта рационализма с его вневременной познавательной способностью сосуществует во французском структурализме с критикой иррационализма с его эмпирико-психологическим субъектом, а структуралистский проект выявления условий и предпосылок гуманитарного познания развертывается как бы в промежутке между тем и другим. Во всяком случае, во французском структурализме мы встречаем далеко не столь безоговорочную апологию рационализма, как может показаться на первый взгляд. Отношение французского структурализма к классическому буржуазному рационализму начинается с отталкивания. Осмысливая собственную практику специально-научных исследований, структурализм подвергает критике такие основные абстракции классического буржуазного рационализма, как, например, представление о линейном совершенствовании предзаданных свойств разума в истории культуры, о "прозрачности" для познающего субъекта собственного сознания, о сводимости всех слоев и уровней сознания к единому рациональному центру, о предустановленном единстве человеческой природы и принципиальной однородности всех цивилизаций с европейской цивилизацией нового времени. Критика этих основных абстракций классического рационализма направлена у структуралистов на построение новой модели обоснования знания. Структурализм, взятый как целое, стремится рационально реконструировать как раз те стороны социальной действительности, в объяснении которых ограниченность классического буржуазного рационализма выявилась наиболее отчетливо. Объектами научного анализа в структурализме становится экзотика пространственно-географическая социальные организации и духовные структуры первобытных племен (К.Леви-Стросс); экзотика внутреннего мира человека со всеми глубинами бессознательных и неосознанных слоев его психосоматической структуры (Ж.Лакан); экзотика прошедших, качественно своеобразных периодов собственной культурной истории (Фуко, отчасти Р.Барт). При этом для структурализма характерно использование языка и некоторых методов его изучения как основы научности и в других областях гуманитарного познания, либо включающих естественный язык как составной элемент, либо понимаемых по аналогии с языком как знаковая, означающая система. Наиболее четко и строго методологические приемы лингвистического анализа проводил в своей области теоретический этнографии -основоположник структурного анализа во Франции и Клод Леви-Стосс. Это позволило ему по-новому описать некоторые духовные структуры первобытных племен, обнаружить рациональную основу в том, что его предшественники считали "пралогическим" мышлением. Ролан Барт переносит эту методику с первобытных обществ на современные: он изучает прежде всего литературу, а также системы моды, еды, структуру города как особого рода означающие ансамбли, "социологика" которых в основе своей доступна рациональному постижению. Жак Лакан таким же образом использует лингвистические аналогии в исследовании человеческой психики и ее патологических нарушений. Он уподобляет структуру бессознательного языковой структуре и ищет соизмерения между различными уровнями психики, пути их рационального объяснения. Наконец, Мишель Фуко, самостоятельный и независимый представитель структурализма (сам он отрицает свою принадлежность к структурализму, так же как, впрочем, почти все другие "структуралисты", кроме Леви-Стросса), осуществляет этот перенос лингвистических приемов и понятий на область истории. Он ищет в ней не эволюции тех или иных идей и представлений во времени, но их связной структуры в каждый исторический период, и интересуют его при этом не поверхностные различия между теми или иными мнениями, не их глубинное родство на уровне общих мыслительных структур данного периода. Если отнести лингвистический структурализм к первому этапу европейского структурализма, а работы Леви-Стросса ко второму его этапу. тогда интересующая нас здесь работа Мишеля Фуко "Слова и вещи" отойдет, пожалуй, уже к третьему этапу. Для структуралистов этого поколения язык ("текст", "дискурсия") служит еже не столько источником собственно методологических схем, сколько метафорой для обозначения некоего общего принципа упорядочения, сорасчленения и взаимосоизмерения тех продуктов культуры, которые в готовом виде кажутся несоизмеримыми, в том числе различных идей и мнений в науке какого-либо отдельного периода. *1) Фуко, Мишель-Поль (род. 15 октября 1926) французский философ, историк и теоретик культуры. Преподавал в университетах Клермон-Феррана и Парижа. С 1970 г. в Коллеж де Франс, на кафедре систем мысли. Основные работы: "Психическая болезнь и личность" (1964); "Безумие и неразумие: история безумия и классический век" (1961); "Раймон Руссель. Опыт исследования" (1963); "Рождение клиники: археология взгляда медика" (1963); "Слова и вещи: археология гуманитарных наук" (1966); "Археология знания" (1969); "Порядок речи" (1970); "Надзор и наказание" (1975); "Воля к знанию" (1976 1 том "История сексуальности). Статьи и выступления: "Предисловие к превзойдению" (1963); "Отстояние, вид, первоначало" (1963); "Мысль извне"(1966); "Философский театр" (1970); "Что такое автор" (!970); "Что такое автор" (1969); "Ницше, генеалогия, история" (1971); "Игра власти! (1976); "Запад и истина секса" (1976).> II Таковы основные установки работы Фуко "Слова и вещи". Подзаголовок ее "Археология гуманитарных наук". Фуко исследует здесь те исторически изменяющиеся структуры (по его выражению, "исторические априори"), которые определяют условия возможности мнений, теорий или даже наук в каждый исторический период, и называет их "эпистемами". Фуко противопоставляет "археологию", которая вычленяет эти структуры, эти эпистемы., историческому знанию кумулятивистского типа, которое описывает те или иные мнения, не выясняя

(вступительная статья)
Предисловие
I
Глава I. ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ
Глава II ПРОЗА МИРА
Глава III ПРЕДСТАВЛЯТЬ
Глава IV ГОВОРИТЬ
Глава V КЛАССИФИЦИРОВАТЬ
Глава VI ОБМЕНИВАТЬ

II
Глава VII ГРАНИЦЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Глава VIII ТРУД, ЖИЗНЬ, ЯЗЫК
Глава IX ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДВОЙНИКИ
Глава X ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
MICHEL FOUCAULT
Les mots et les choses
UNE ARCHEOLOGIE DES SCIENCES HUMAINES
CALLIMARD 1966
МИШЕЛЬ ФУКО
Слова и вещи
Археология гуманитарных наук
перевод с французского
Вступительная статья кандидата философских наук
Н.С.Автономовой
перевод: часть первая -- ВИЗГИНА В.П.
часть вторая -- АВТОНОМОВОЙ Н.С.
Спецредактор СЕМЕНОВ Г.И.

Мишель Фуко и его книга "Слова и вещи"
I
В современную эпоху научное познание быстро подвергается
значительным изменениям: меняется роль науки в общественной жизни,
меняются те формы и методы, посредством которых она осмысливает
природу и общество, меняются взаимоотношения науки с другими
формами общественного сознания. Бурные революционные сдвиги в
общественном бытии поставили перед общественным сознанием ряд
новых проблем или потребовали переосмысления проблем традиционных:
о смысле человеческой жизни, о связи индивидуальной человеческой
судьбы с социальной историей, о роли и месте человека во
вселенной, наконец, о самой возможности, границах и критериях
познания природной и социальной действительности.
В самом деле, чем глубже проникает человеческая мысль в
различные сферы действительности, тем сложнее и неисчерпаемее
оказывается предмет ее исследований. На протяжении последних веков
научные открытия не раз заставляли решительно пересматривать
господствующие представления о человеке и его месте в мире. Так в
ХVI веке Коперник опроверг систему Птоломея, показав, что Земля
и человек на ней ---- это не центр мироздания, но лишь одна из его
частей, связанная со всеми остальными и зависимая от них. В ХIХ
веке Дарвин открыл биологическую эволюцию, показав, что человек на
Земле -- не божественное творение, но результат вероятностных
процессов "естественного отбора" Карл Маркс открыл
социально-экономическую обусловленность сознания и познания,
показав, что человек не является ни абсолютным центром социальных
структур, ни исходным принципом их об)яснения, что принцип этот
лежит вне человеческого сознания, в социально-экономических
отношениях данной исторической эпохи.
Этот процесс постепенной "децентрации" человека в мире, то
есть процесс постепенного углубления в познаваемый мир и открытия
в нем все новых закономерностей, затрагивал поначалу
преимущественно область естественнонаучного знания. Марксово
открытие социально-экономической обусловленности сознания и
материалистическое обоснование политической экономии дало мощный
толчок развитию социальных и гуманитарных наук, таких, как
лингвистика, психология, история науки и культуры, и прежде всего
поискам их методологического самообоснования. Происходящие ныне во
многих областях самообоснования. Происходящие ныне во многих
областях социального и гуманитарного знания процессы
свидетельствуют о стремлении ученых разобраться в критериях его
точности, строгости, научности, выявить их сходства и отличия от
критериев естественнонаучного знания.
Эта острота постановки методологических проблем в
значительной мере характеризует и такое своеобразное научное и
социально-культурное явление, как структурализм. Его цель -- именно
выявление логики порождения, строения и функционирования сложных
объектов человеческой духовной культуры. В самом общем виде
применение структурных методов ставит целью ниспровержение
привычных в области гуманитарного познания иллюзий5 субъективизма,
антропоцентризма, психологизма. В методологическом плане этим
установкам соответствует первенство исследования отношений над
элементами синхронных структур над их диахроническими
изменениями, инвариантов преобразований структур над
конкретными способами осуществления этих преобразований и пр.
Структурализм в гуманитарном познании -- это явление
межнаучное и международное. Наиболее четкой организационной и
теоретической общностью отличались основные школы лингвистического
структурализма (пражская, копенгагенская, американская и др.),
некоторые структуралистические течения в литературоведении (
например, "новая критика" в Англии и Франции), а также
психологии, теоретической этнографии, искусствознании. Все эти
школы и течения были, однако, ограничены рамками
специально-научного исследования и не имели того широкого
общественного резонанса, который отличал французский
структурализм 1960 -- 1970-х годов. Как правило, именно он теперь
имеется в виду даже тогда, когда речь идет о структурализме
вообще. Это вызвано рядом обстоятельств методологического,
социально-психологического философско-мировоззренческого плана.
Поскольку французский структурализм был хронологически далеко
не первым среди других структуралистических течений в Европе и
Америке, его задача заключалась не в выработке методов (это было
уже сделано в структурной лингвистике), но в применении их на
более обширном материале культуры. Вполне понятно, что такое
использование совей первоначальной точности и строгости в
исследовании самых различных продуктов человеческой деятельности
произвело на общественную мысль гораздо большее впечатление,
нежели кабинетные штудии глоссемантиков или дескриптивистов. Как
известно, Франция не имела собственной школ структурной
лингвистики и не знала сколько-нибудь значительного
распространения логического позитивизма с его внешним престижем
строгой научности, и потому заимствование лингвистических методов
поражало воображение, превращало структурализм в "моду".
Кроме того, расширение в структурализме области объективного
описания и научного исследования культуры было воспринято широкими
слоями французской интеллигенции как позитивная альтернатива
кризису философско-методологических схем экзистенциалистической и
персоналистской ориентации. Относительная стабилизация капитализма
в послевоенной Франции потрясла устои мировоззрения среднего
интеллигента, исконного хранителя прогрессистских традиций, ничуть
не меньше, нежели раньше его очевидный кризис, и вызвала
настроения пессимизма, нигилизма, отчаяния. В этой ситуации
насущной задачей становится уже не индивидуальное спасение
человеческой свободы, согласно рецептам экзистенциализма, т.е.
посредством предельного напряжения внутренних сил и
иррационального действия, но поиск "нового" человека, новых
форм "перевода" неповторимого индивидуального опыта на общезначимый язык
социального действия. Марксизм при этом оставался очень важной частью
духовного багажа французской интеллигенции, однако многими ее
представителями он ложно воспринимался в контексте "теорий", включавших
его в годсподствуюжую идеологию и недооценивавших его революционные
возможности. В поисках подлинного эмоцианально насыщенного человеческого
бытия естественным было обращение к "третьему миру". Здесь было и ощущение
вины перед "дикарем", близким к природе человеком с черной кожей, за то,
что блага европейской цивилизации так долго были ему недоступны, и тревога
за то, что ныне его первозданная свобода находится под угрозой. Весь этот
комплекс социально-психологических настроений выплескивался в столь мощные
социально-политические действия, как революционные выступления левой
интеллигенции, студентов, рабочих в мая 1968 года. Он требовал осмысления
нового отношения индивидуального человека к истории и
социально-политическому действию в ней. Этот запрос был воспринят
структурализмом.
На уровне идей и концепций специфика французского структурализма во многом
определяется столкновением рационалистических традиций национальной
культуры с иррационализмом экзистенциалистско-персоналистской ориентации.
В самом деле, Франция, как ни одна другая европейская страна, сохранила
непрерывную традицию рационалистического мышления от Декарта до
современных эпистемологов-неорационалистов. И вместе с тем Франция
наиболее напряженно пережила полосу влияния иррационалистического
субъективизма в эпоху второй мировой войны. В силу этого непосредственно
столкновения рационалистических традиций с пережитым опытом
иррационализма критика трансцендентального субъекта рационализма с
его вневременной познавательной способностью сосуществует во французском
структурализме с критикой иррационализма с его эмпирико-психологическим
субъектом, а структуралистский проект выявления условий и предпосылок
гуманитарного познания развертывается как бы в промежутке между тем и
другим. Во всяком случае, во французском структурализме мы встречаем
далеко не столь безоговорочную апологию рационализма, как может
показаться на первый взгляд.
Отношение французского структурализма к классическому буржуазному
рационализму начинается с отталкивания. Осмысливая собственную практику
специально-научных исследований, структурализм подвергает критике такие
основные абстракции классического буржуазного рационализма, как, например,
представление о линейном совершенствовании предзаданных свойств разума в
истории культуры, о "прозрачности" для познающего субъекта собственного
сознания, о сводимости всех слоев и уровней сознания к единому
рациональному центру, о предустановленном единстве человеческой природы и
принципиальной однородности всех цивилизаций с европейской
цивилизацией нового времени. Критика этих основных абстракций
классического рационализма направлена у структуралистов на построение
новой модели обоснования знания. Структурализм, взятый как целое,
стремится рационально реконструировать как раз те стороны социальной
действительности, в объяснении которых ограниченность классического
буржуазного рационализма выявилась наиболее отчетливо. Объектами научного
анализа в структурализме становится экзотика
пространственно-географическая -- социальные организации и духовные
структуры первобытных племен (К.Леви-Стросс); экзотика внутреннего мира
человека со всеми глубинами бессознательных и неосознанных слоев его
психосоматической структуры (Ж.Лакан); экзотика прошедших, качественно
своеобразных периодов собственной культурной истории (Фуко, отчасти
Р.Барт). При этом для структурализма характерно использование языка и
некоторых методов его изучения как основы научности и в других областях
гуманитарного познания, либо включающих естественный язык как составной
элемент, либо понимаемых по аналогии с языком как знаковая, означающая
система.
Наиболее четко и строго методологические приемы лингвистического
анализа проводил в своей области -- теоретический этнографии --
основоположник структурного анализа во Франции и Клод Леви-Стосс. Это
позволило ему по-новому описать некоторые духовные структуры первобытных
племен, обнаружить рациональную основу в том, что его предшественники
считали "пралогическим" мышлением. Ролан Барт переносит эту методику с
первобытных обществ на современные: он изучает прежде всего литературу, а
также системы моды, еды, структуру города как особого рода означающие
ансамбли, "социологика" которых в основе своей доступна рациональному
постижению. Жак Лакан таким же образом использует лингвистические аналогии
в исследовании человеческой психики и ее патологических нарушений. Он
уподобляет структуру бессознательного языковой структуре и ищет
соизмерения между различными уровнями психики, пути их рационального
объяснения. Наконец, Мишель Фуко, самостоятельный и независимый
представитель структурализма (сам он отрицает свою принадлежность к
структурализму, так же как, впрочем, почти все другие "структуралисты",
кроме Леви-Стросса), осуществляет этот перенос лингвистических приемов и
понятий на область истории. Он ищет в ней не эволюции тех или иных идей и
представлений во времени, но их связной структуры в каждый исторический
период, и интересуют его при этом не поверхностные различия между теми или
иными мнениями, не их глубинное родство на уровне общих мыслительных
структур данного периода.
Если отнести лингвистический структурализм к первому этапу
европейского структурализма, а работы Леви-Стросса ко второму его этапу.
тогда интересующая нас здесь работа Мишеля Фуко "Слова и вещи" отойдет,
пожалуй, уже к третьему этапу. Для структуралистов этого поколения язык
("текст", "дискурсия") служит еже не столько источником собственно
методологических схем, сколько метафорой для обозначения некоего общего
принципа упорядочения, сорасчленения и взаимосоизмерения тех продуктов
культуры, которые в готовом виде кажутся несоизмеримыми, в том числе
различных идей и мнений в науке какого-либо отдельного периода.
философ, историк и теоретик культуры. Преподавал в университетах
Клермон-Феррана и Парижа. С 1970 г.-- в Коллеж де Франс, на кафедре
систем мысли. Основные работы: "Психическая болезнь и личность" (1964);
"Безумие и неразумие: история безумия и классический век" (1961); "Раймон
Руссель. Опыт исследования" (1963); "Рождение клиники: археология взгляда
медика" (1963); "Слова и вещи: археология гуманитарных наук" (1966);
"Археология знания" (1969); "Порядок речи" (1970); "Надзор и наказание"
(1975); "Воля к знанию" (1976 -- 1 том "История сексуальности). Статьи и
выступления: "Предисловие к превзойдению" (1963); "Отстояние, вид,
первоначало" (1963); "Мысль извне"(1966); "Философский театр" (1970); "Что
такое автор" (!970); "Что такое автор" (1969); "Ницше, генеалогия,
история" (1971); "Игра власти! (1976); "Запад и истина секса" (1976).>
II
Таковы основные установки работы Фуко "Слова и вещи". Подзаголовок ее
-- "Археология гуманитарных наук". Фуко исследует здесь те исторически
изменяющиеся структуры (по его выражению, "исторические априори"),
которые определяют условия возможности мнений, теорий или даже наук в
каждый исторический период, и называет их "эпистемами". Фуко
противопоставляет "археологию", которая вычленяет эти структуры, эти
эпистемы., историческому знанию кумулятивистского типа, которое описывает
те или иные мнения, не выясняя условий их возможности. Основной
упорядочивающий принцип внутри каждой эпистемы -- это соотношение "слов"
и "вещей". Соответственно различно в этом отношении Фуко вычленяет в
европейской культуре нового времени три "эпистемы": ренессансную (ХUI
век), классическую (рационализм XYII-- XYIII веков) и современную (с конца
XYIII -- начала XIX века и по настоящее время).
В ренессансной эпистеме слова и вещи тождественны друг другу,
непосредственно соотносимы друг с другом и даже взаимозаменяемы
(слово-символ). В эпистеме классического рационализма слова и вещи
лишаются непосредственного сходства и соотносятся лишь опосредованно --
через мышление, в пространстве представления (не в психическом смысле!)
(слово-образ). В современной эпистеме слова и вещи опосредованы "языком",
"жизнью", "трудом", вышедшими за рамки пространства представления (слово
-- знак в системе знаков). Наконец, в новейшей литературе мы видим, как
язык, чем дальше, тем больше, замыкается на самом себе, обнаруживает свое
самостоятельное бытие.Слово-символ, слово-образ, слово, замкнутое на само
себя, -- таковы основные перипетии языка в новоевропейской
культуре. В познавательном пространстве они определяют, по Фуко, и
взаимосвязь элементов, более или менее опосредованно соотносимых с языком.
Ренессансная эпистема основана на сопричастности языка миру и мира
языку, на разнообразных сходствах между словами языка и вещами мира. Слова
и вещи образуют как бы единый текст, который является частью мира природы
и может изучаться как природное существо. Наследие античной древности
интерпретируется на тех же основаниях, что и сама природа; отсюда единство
магии)прорицания природных событий) и эрудиции (расшифровки старинных
текстов). Ренессансное значение -- это не эклектическая смесь рациональных
элементов с иррациональными, а подчиняющаяся собственным, достаточно
строгим законам.
В классической эпистеме слова и вещи соизмеряются друг с другом в
мысленном пространстве представления уже не посредством слов, но
посредством тождеств и различий.Главная задача классического мышления -
это построение всеобщей науки о порядке.Это порождает и тенденцию к
математизации знания, и такие самостоятельные дисциплины, как "всеобщая
грамматика", "естественная история", "анализ богатств". Инструментом
всеобщей науки о порядке выступают уже не естественные знаки, как в
ренессансной эпистеме, но системы искусственных знаков, более простых и
легких в употреблении. Это в свою очередь позволяет ввести в познание
вероятность, комбинаторику, исчисления, таблицы, в которых сложные
сочетания элементов выводятся из простых составляющих.